Секрет каллиграфа - Рафик Шами

Матери все стало ясно, и визиты сразу же прекратились. Как ни странно, она даже не обиделась на Далию.

— Сильная женщина, — говорила о ней мать. — Она свела в могилу трех мужей и знает, чего хочет.

В ту ночь Нура долго не спала. Как ее родителям удавалось все это время терпеть друг друга? Отец был неисправимый филантроп, который и в последнем преступнике видел несчастного человека, нуждающегося в любви. Мать же, напротив, не доверяла людям. На любого прохожего она смотрела как на волка в человеческом обличье, готового в любой момент сожрать ее дочь.

— Успокойся, мама, ко мне никто не пристает, — смеялась Нура. — Пусть только сунутся — любого пошлю к черту!

Она не говорила матери ни о парикмахере, чей взгляд, казалось, оставлял на ее коже следы ожогов, ни о продавце бобов Измаиле, к которому питала симпатию.

Лавка Измаила находилась неподалеку от их дома. Ее хозяин отличался приветливостью, хорошо одевался и чисто брился, однако в квартале не было мужчины уродливее его. Измаил имел лицо стервятника и тело бегемота. При этом, всегда в хорошем настроении, он, перекрикивая трамваи, во весь голос расхваливал свой товар: вареные бобы, фалафели и другие вегетарианские блюда, которые продавал за буфетной стойкой.

В его тесном магазинчике едва хватало места для горшков, фритюрницы и его самого. Отец Нуры говорил, что, если Измаил хоть чуть располнеет, ему некуда будет поставить солонку. Тем не менее соседям нравилась стряпня Измаила, секреты которой он унаследовал от своих предков. Двадцать два их поколения — так гласила вывеска над дверью — жарили и тушили овощи в этой лавке. Рассказывали, что сам султан Селим останавливался здесь на пути в Палестину и Египет, привлеченный аппетитными запахами. Свою благодарность султан изложил на бумаге, которая вот уже четыреста лет висела на стене и вплоть до распада Османской империи служила предкам Измаила надежной защитой от посягательств чиновников.

Когда Измаил видел Нуру, губы его сами собой изображали поцелуй. Иногда он даже прикасался ими к ручке своего огромного половника, кокетливо играя при этом бровями.

— Выходи за меня, Дамасская Роза! — крикнул он как-то утром, когда Нура, погруженная в свои мысли, шла по улице.

Она вздрогнула, а потом рассмеялась. С тех пор на душе у нее теплело от взгляда Измаила, и она проходила мимо его лавки медленно и с высоко поднятой головой, с наслаждением внимая его поэтическим признаниям.

Чем мог быть опасен этот толстяк? Два раза являлся он Нуре во сне шариком фалафели. Разбрызгивая вокруг себя кипящее масло, он кричал нараспев: «Съешь меня! Съешь меня!», и Нура пробуждалась с улыбкой на лице.

С десяти-одиннадцати лет она перестала посвящать мать в свои тайны, жалея и ее, и себя. И поэтому время от времени, когда мать обнаруживала нечто вызывающее у нее опасения, у них случались ссоры.

В то время все дамасские девушки и молодые женщины были влюблены в певца и актера Фарида аль-Атраша,[9]исполнителя популярных песен о любви. Самый печальный голос арабского мира, он умел довести до слез любую женщину. Газеты еженедельно сообщали о его новых романах. Поговаривали, правда, что слабому полу Фарид аль-Атраш предпочитает мальчиков, но женщины этому не верили.

Отец Нуры оставался равнодушен к его искусству. Мать ненавидела аль-Атраша за то, что тот соблазняет девушек своими песнями.

— Он же друз![10]— восклицала она. — И чего можно ожидать от человека, чья мать зарабатывала на хлеб игрой на лютне? Ты знаешь, чем кончила его сестра? Она утонула в Ниле. Это была красивейшая женщина арабского мира, но вместо того, чтобы стать королевой, она пела по ночным кабакам, пока ревнивый любовник-англичанин не бросил ее в реку, предварительно задушив.

Портниха Далия боготворила Фарида аль-Атраша. Она не только постоянно напевала его песни, но и пересмотрела все фильмы с его участием в кинотеатре «Рокси». Некоторые из них, вроде «Мечты молодости» или «Медового месяца», она видела по меньшей мере раз десять. Над ее столом в мастерской висела рекламная афиша фильма «Я не могу так поступить», на которой Фарид как будто собирался что-то сказать зрителю, в то время как его партнерша, танцовщица Тахия Кариока,[11]ревниво наблюдала за ним со стороны. И каждый раз, когда клиенты торопили Далию, она молча показывала пальцем на плакат и возвращалась к шитью.

Однажды — Нура к тому времени уже больше года училась у Далии — среди работниц ателье пронесся слух, что скоро в кинотеатре «Рокси» пройдет новый фильм с участием Фарида «Последняя ложь» и на премьере ожидается сам исполнитель главной роли, с детства живший в Каире.

Далия никому не сказала, как ей удалось раздобыть пять пригласительных билетов. Так или иначе, весь коллектив ателье пошел в тот день в кино.

Девяносто процентов публики составляли женщины, которые явились, как и предсказывала Далия, в самых дорогих и модных нарядах, чтобы понравиться этому звездному холостяку. Когда он появился, по залу пробежал полный томления вздох.

Фарид оказался ниже ростом, чем можно было ожидать. На бледном, гладком его лице не было даже усов. Нура покраснела и почувствовала, что ее сердце проваливается в пустоту, когда певец остановил на ней взгляд огромных, печальных глаз. Она тут же без памяти влюбилась в него. Весь вечер Нуре казалось, что он поет только о ней, а не о своей возлюбленной из фильма Самие Гамаль. Душа ее то смеялась, то плакала, а потом произошла короткая встреча, лишившая девушку сна в ту ночь.

Когда зрители вышли, певец стоял у входа в зал, окруженный известными в городе людьми, желавшими с ним сфотографироваться, и раздавал автографы. И те самые дамасские женщины, которые никогда не стоят в очередях и любому торговцу глаза выцарапают за медлительность, выстроились перед ним в ряд, смирные, как ученицы монастырской школы. Одна за другой они брали из его рук подписанные снимки и робко отходили в сторону.

— Сейчас или никогда, — шепнула Далия Нуре.

Девушка была во взятом напрокат свадебном платье и себя не помнила от страха.

Когда подошла ее очередь, певец протянул ей подписанный снимок и улыбнулся, коснувшись ее пальцев. Нура была близка к обмороку.

Другое дело Далия. Она тут же взяла себя в руки и, дождавшись своей очереди, запечатлела на щеке звезды звонкий поцелуй.

— Я, Далия, маленькая портниха и трижды вдова, поцеловала самого Фарида аль-Атраша. Теперь я могу спокойно умереть, и пусть Господь отправит меня в ад.

Так говорила она по пути домой, а ее работницы хохотали.