Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! - Александр Больных

– Это какими подарками? – сделал оскорбленное лицо Петенька.

Шувалов откровенно расхохотался.

– Ну, один сейчас у тебя на боку висит, не так ли?

– Разве это подарок… – смутился Петенька.

– Между прочим, подарок дорогой. Если уж сабля оказалась лучше золингеновского клинка, значит, дорогой. Раньше такие клинки дороже золота шли. Да, научился Демидов сталь варить, не чета всяким там Европам. Говорят, тамошние шаманы много секретов знают, в том числе и до железа касаемых. Но сабля ладно, это как бы ерунда. Но вот что с изумрудами делать?

Петенька остолбенел. Вроде никому не показывал, никому ни полслова, а поди ж ты. Дело в том, что, уже отъехав из Невьянска, он в своих вещах нашел красную сафьяновую шкатулку, открыл – и остолбенел. В глаза так и брызнули мириады зеленых искр. Изумруды! Да еще какие! Когда и каким образом слуги демидовские подложили шкатулку с золотым гарнитуром, изукрашенным дорогими камнями, неведомо. Да, расщедрился уральский заводчик не в меру. Но не поворачивать же назад, чтобы украшения вернуть? Вот и промолчал Петенька, да только, видимо, молчание далеко не всегда спасает.

– Какие изумруды? – беспомощно трепыхнулся он.

– Те, что тебе Демидов преподнес. Колье, серьги, брошь. Ты хоть знаешь, какая им цена?

– Нет.

– Вот тот-то и оно, что не ведаешь. Тысячи три, не менее. – У Петеньки волосы дыбом встали. – За такой подарок Демидов с тебя много потребует. Хотя что с тебя, голодранца, взять, – вздохнул граф, – с меня требовать будет. Хитер, змей.

– И что теперь делать?

– Да ничего не делать, – совершенно неожиданно сказал Шувалов. – Я так полагаю, лично ты это колье носить не собираешься. Так что можешь подарить своей невесте.

– Какой невесте? – тупо переспросил Петенька.

– Мальчик, не забывай, где ты находишься, – наставительно произнес Шувалов. – Мы – Тайная канцелярия, значит, мы обязаны знать все и про всех. Всевидящее око государево, вот мы кто, и ты должен привыкнуть к этому, раз ты служишь у меня. Для нас нет секретов, для нас нет запретных тем. Поэтому можешь смело дарить изумруды княжне Даше. Но послушай совет человека опытного: не спеши кидать все сразу, ведь нового подарка тебе Демидов не сделает. Подари сначала брошь, а уже потом, когда потребуется, и все остальное.

Петенька зарделся. Шувалов встал из кресла, прошелся по кабинету, заложив руки за спину, потом посмотрел ему прямо в лицо, но теперь взгляд его заледенел.

– Ладно, оставим пока личные обстоятельства. У преступных голштинцев были изъяты цифирные листы. Где они?

– Вот, – вскочил Петенька, протягивая ему засургученный пухлый пакет, – прочитать пока не удалось, однако оные преступные подсылы говорили, что действуют по приказу великого князя Петра Федоровича.

– Почему-то я в этом не сомневался. Хотя даже цесаревич здесь не более чем простая пешка. Мы знаем, кто этой пешкой вертит, голова сия находится в Берлине. Но вот где находятся руки преступные? Конечно, мы должны выкорчевать корни измены, сколь глубоко они ни сидят, но также должно и выполоть тщательно все побеги. Без побегов корни безвредны, и если нам недостанет сил вырвать глубоко сидящий корень, то побеги мы изничтожим беспощадно. Ну как, установил, кто главным подручником выступает?

– Установил, ваше сиятельство. Оные злодейские голштинцы фон Заукен и Эрхардт действовали по наущению генерала голштинской службы Брокдорфа. Ему же должно было передать все цифирные листы со сведениями, на Урале полученными. Кому их Брокдорф далее передавать собирался, не ведали.

– Небось расспрашивали со всей строгостью? – ухмыльнулся Шувалов.

– Как положено в делах изменных.

– И допросные листы имеются?

– Имеются, ваше сиятельство. По всей форме. Сержанты подтвердить могут, потому как при допросе присутствовали, все видели и слышали.

– Молодец, в нашем деле правильно оформленная бумага большую силу имеет, – похвалил Шувалов. – Но более никто к делам изменным касательства не имел?

Петенька понял, что запираться с начальником Тайной канцелярии себе дороже, совершенно неведомым образом граф Шувалов узнавал всё и вся, даже такие вещи, которые обычно прячешь от самого себя. Поэтому он сразу признался:

– С разрешения господина Демидова забрал я себе служителя заводского, некоего Северьяна.

– Помню, как же, – кивнул Шувалов. – За многие зверства была отобрана деревня и сослан в рудничные работы. Значит, Никита Акинфич решил его надсмотрщиком поставить? Дельно. А ты его в каком качестве приспособить решил?

Петенька даже растерялся, вот об этом он как-то не подумал. А говорить, что взял Северьяна-убойцу личным палачом, было совсем не с руки. Поэтому он, немного помявшись, ответил:

– Приказчиком для особых поручений, ваше сиятельство.

– И чего оный Северьян от тебя потребовал? – жестко спросил Шувалов.

– Хочет за службу верную и заслуги особые возвращения достоинства дворянского и имения, в казну отобранного.

– И ты ему это посулил? – изумился Шувалов. – Смел же ты, мальчик, если за государыню-матушку решать взялся.

– Никак нет, – по-солдафонски вытянулся поручик. – Обещано было похлопотать по казенной линии, оставив решение на благоусмотрение вашего сиятельства. Ежели решите перед государыней ходатайствовать, прошение ей представлено будет. Не решите – останется в прежнем подлом состоянии.

Шувалов подумал немного, а потом решительно хлопнул ладонью по столу:

– Быть по сему! Сейчас ступай, мы тут разбираться будем с листами цифирными, как прочтем, так я призову тебя для дальнейшего. А пока сиди тише воды ниже травы, потому что фон Мюникхузен свою ябеду так и не отозвал. Поэтому попадаться на глаза голштинцам тебе не следует. Княжну Шаховскую проведать разрешаю, но чтобы без особой огласки!

* * *

Хитер был граф Александр Иванович, ох как хитер! Никогда и ничего он не делал запросто, обязательно с какой-то потаенной целью, а часто так и двумя целями или вообще тремя. Он прекрасно знал, что брат его Петр Иванович, хоть и был генерал-фельдцехмейстером и человеком наибогатейшим, все-таки имел противников при дворе государыни. Да, многие вельможи заискивали перед ним и по богатству его, и потому что двоюродный брат Иван Иванович был в большом фаворе у императрицы, но находились и противники. Та же семья князей Шаховских холодно смотрела на графа, хотя первую скрипку здесь играл князь Яков Иванович, человек надменный и самовлюбленный. Он презирал недавних графов, поскольку вел свой род от Рюрика, чем немало кичился. Иван Иванович пытался их примирить – безуспешно. Но Яков Иванович не поддался и заявил однажды Петру Ивановичу: «Теперь вы уже довольно богаты и имеете большие доходы, а я при всех высоких титлах своих и не мыслил еще о каких-либо приобретениях! Дадим, в присутствии его превосходительства, честное слово друг другу: отныне впредь не заниматься более увеличением нашего достояния, не следовать влечению страстей своих, отступая от обязанностей и справедливости, но идти прямым путем, куда долг, честь и общая польза сограждан будут нас призывать. Тогда только соглашусь я носить имя вернейшего друга вашего; в противном случае молчать перед вами, угождать вам и ласкать вас я не буду, чего бы мне то ни стоило».