Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X-XI веках - Петр Стефанович

В последние годы в русскоязычной историографии всё яснее чувствуется необходимость переосмысления ключевых понятий, которые используются современными учёными и которые употреблялись в изучаемых ими источниках. В этом отношении наша историография следует общей тенденции мировой науки, которую называют «историей понятий» или linguistic turn и о которой говорилось уже в главе I.

В русле этой тенденции следует оценивать недавнюю работу Т. Л. Вилкул, которая, занимаясь древнерусским вечем, коснулась и дружины. Можно понять её критику распространённого подхода, который видит в источниках прямое отражение действительности. Слова, понятия и выражения древних источников рассматриваются как последовательная и устоявшаяся терминология, указывающая на правовые нормы, политические институты и социальные структуры. Скептически оценивая такой подход, Вилкул отмечает многозначность слова дружина и подборкой многочисленных примеров показывает, что оно употреблялось в источниках по отношению к разным группам населения[246]. Справедливо исследовательница призывает учитывать и сложносоставной характер наших летописей – основного «поставщика» социальной лексики. Однако, автор в критике предшествующей историографии и в отрицании вообще какой-либо возможности разглядеть реальность прошлого заходит явно слишком далеко.

Вилкул отказывается от каких-либо заключительных обобщений своих подборок упоминаний слова дружина в разных памятниках и летописях, но из отдельных её утверждений следует, что она вообще не видит в нём какое-либо реальное социальное содержание[247]. В её изложении слово расплывается совершенно и становится бесконечно полисемантичным, указывая просто на «любые виды социальных групп»[248]. Между тем, даже поверхностно ознакомившись с древнерусскими источниками и словарями древнерусского языка, легко убедиться, что слово дружина имело всё-таки определённые значения (пусть и не одно, а несколько, пусть и не очень точные и конкретные), а преимущественно было связано именно с князьями и военным контекстом, по крайней мере, в летописях.

Вилкул настойчиво подчёркивает, что то или иное слово или тот или иной термин имел общеславянское или заимствованное происхождение и употреблялся помимо летописей и документальных источников ещё в литературе, особенно переводной. Действительно, во многих терминологических работах на это обращалось недостаточное внимание, а летописи воспринимались не как явления литературного процесса, а словно прямое отражение устной речи. И в самом деле, словоупотребление отдельных авторов могло быть обусловлено в значительной мере литературными установками, а не общепринятым узусом. Но это не значит, что самого этого узуса не существовало и что нам не суждено определить его хотя бы в общих чертах. Впадая в «постмодернистский» пессимизм, Вилкул уже не считает нужным заниматься обычной «черновой» работой историка. Главное, чего она не делает и отсутствие чего ставит под сомнение все её выводы, – это простой анализ словоупотребления в каждом конкретном тексте с учётом его сохранности, происхождения, бытования, цели и смысла. Вместо этого предлагаются длинные списки упоминаний того или иного слова, встреченных автором в разнородных источниках, и обрывочные пояснения, смысл которых в конечном счёте сводится к одному – убедить читателя в том, что на самом деле всё это не имеет значения.

Таким образом, вопрос, который ставит исследование в этой главе, формулируется следующим образом: имело ли древнее слово дружина какое-либо узкое значение, которое можно понимать терминологически и использовать для научных определений?

Для выработки научного понятия необходимо, помимо учёта предложенных подходов и пониманий в историографии (этому посвящена глава I), разобраться в исходных значениях слова в древних источниках. Методика, которая применяется в настоящей работе, основана именно на изучении значений слова в каждом отдельном случае в конкретном контексте. Семантика слова дружина исследуется сначала по упоминаниям в старо– и церковнославянских текстах, а затем по древнейшим данным древнерусского летописания. В работе не только предпринимается последовательный анализ всех древнейших упоминаний слова дружина, но кроме того, впервые делается попытка провести этот анализ с учётом результатов текстологического изучения древнерусских летописей.

Большим пробелом в существующих терминологических исследованиях является «предыстория» тех или иных древнерусских слов в старо– или церковнославянской литературе, которая стала общим наследием многих славянских народов. И это в полной мере применимо к слову дружина. Сам факт, что оно было известно в глубокой древности, начиная с кирилло-мефодиевских текстов, и в других славянских языках, помимо древнерусского, стал уже давно очевиден и зафиксирован в трудах по лексикографии. Однако, каким образом соотносится употребление слова в этих языках, – вопрос, который, если и затрагивается, то мельком, и практически только в работах филологов, но не историков.

Высказывались только суждения общего характера, например, что слово должно было эволюционировать в семантическом содержании: от древнейшего значения с широким смыслом к более узкому и специальному. Так, по мнению Ф. П. Сороколетова, поддержанному А. С. Львовым, общеславянским и первоначальным было значение товарищи, спутники, «но в военном значении, в значении "приближенное к князю постоянное войско" (и во вторичных военных значениях) термин дружина является принадлежностью только древнерусского языка»[249]. Такого рода рассуждения внешне выглядят логично, но действительные показания источников далеко не всегда столь однозначны. Например, в древнейших пластах летописи (а на древнерусском летописном материале, главным образом, указанные авторы и работают) все значения (и «общеславянское», и «военные») присутствуют вместе, и нельзя установить, какое из них первоначально (ср. ниже). Возможно, эта эволюция применима к материалам старо– и церковнославянским, но такого рода проверки ещё не производилось, авторы опираются лишь на отдельные примеры, не замечая или игнорируя те, которые не подтверждают теорию. Не случайно при этой неопределённости было недавно высказано мнение, которое, противореча приведённому, предполагает глубокую древность (восходящую чуть не к праславянскому единству) значения объединение служилых людей за словом дружина[250].