Стадия зеркала. Когда женщина знает, чего хочет - Этери Чаландзия

Сотни страждущих в положенное время выстраиваются в многокилометровые пробки, стремясь покинуть перегревшиеся города и найти успокоение на дачах. Я ездила к родителям. Меня не впечатлило. Да, там определенно не воняет перегретыми выхлопными газами, летают бабочки и стрекозки, и на первом этаже деревянного дома даже в три часа дня можно почти спокойно сидеть в голом виде на табурете. Но на улице все равно те же тридцать с лишним, кондиционер есть только в автомобиле, а сосед Леха уже к обеду стабильно пьян, поет страшные песни и разводит костры под ночной шашлык. Кроме того, несмотря ни на какие температурные аномалии, на любой даче обнаруживается мощный фронт земляных, строительных и каких-то поделочных работ, ты вечно должен что-то стричь, мыть, полоть, прибивать или отпугивать. Иногда бывает сложно объяснить, что, когда на улице под сорок, меньше всего хочется кого-то стричь или отпугивать.

Перспективы «прошвырнуться по грибы, по ягоды» вдохновляют только наивных новичков. Бывалые горожане знают, что сначала их поднимут на заре, поволокут куда-то в туман и заставят подбирать пищу с земли. Поскольку у меня совершенно не развит инстинкт голодного натуралиста, я не могу понять, зачем надо полдня, перекликаясь кукушками, бродить по берендеевским дубравам, уворачиваться от полоумных лягушек и во всю глотку орать, что ты видишь настоящую сыроежку. Потом меня унижают за ведро поганок, которое я стабильно приношу из подобного турпохода, не верят, что я встретила лося с тремя рогами, и не сочувствуют тому, что на меня плохо посмотрела болотная жаба. Естественно, в следующий раз я прошу меня не трогать, покупаю малину у бабушки на рынке, с тихим торжеством встречаю взмыленных родственников и прошу найти три принципиальных отличия моей ягоды от той, что они ценой своих жизней приволокли из чащобы.

В деревенском пруду на меня вечно нападает местная выдра, в соседней речке мальки склевывают блестки с моего купальника, а на выходе из мутной воды атакуют стаи беспощадных шершней и песни давно косого соседа.

Вечером жизнь приобретает более или менее сносный характер, температура снижается и начинает дуть умиротворяющий прохладный бриз. Все рассаживаются на веранде поговорить о звездах и попить белого винца, и только дикие крики жены окончательно потерявшего человеческий облик Лехи разбавляют атмосферу идиллического пленэра. Взбешенные комары звенят жалами вокруг обработанных химикатами людей, чуют кровь, но ничего не могут поделать. Родственники воняют ядом, но все равно остаются близкими и любимыми людьми, с которыми так хорошо проводить время после захода безжалостного солнца. Уже после второго бокала все делается совсем волшебным, и только немного беспокоит мысль об алкоголизме и неизбежном возвращении в расплавленный город.

Прошлым летом, не имея возможности вырваться даже к комарам в деревню, я молилась на свой кондиционер, который с почти человеческими стонами заглатывал ядовитый воздух с улицы и превращал его во что-то более или менее удобоваримое для дыхания. Все, кто остался в окутанном дымовой завесой городе, созванивались и рассказывали, что они видят, вернее, не видят из окон своих квартир. Я однажды не увидела вообще ничего. Сказка о ежике в тумане приобрела одно неприятное уточнение – теперь мы со своими экзистенциальными вопросами блуждали в ядовитом тумане. Было страшно оставаться и страшно уезжать, оставляя близких в этом мареве. Никогда не забуду, как ездила по городу, словно стертому чьим-то огромным и безумным ластиком. Очень скоро положение стало настолько отчаянным, что мы начали с наслаждением вспоминать ноябрьскую трясину. Те, кто не успел вовремя поставить кондиционер, встали в безнадежную очередь, уходившую концом куда-то в ноябрь и за горизонт. Ни молебны патриарха, ни вертолеты президента не спасали. Название Шатура приобрело зловещий смысл, а колотый лед – безусловную ценность.

Повторяю, в каком-то смысле лето – это хорошо. Конечно, если бы я сидела (см. выше) в Саргассовом море в панаме из солнцеотражающей ткани, все было бы совсем прекрасно. Но ничего не поделаешь. Вот зимой, разогревая полуобмороженные пальцы над плитой, я наверняка буду вспоминать не безжалостное июльское ярило, а ласковое теплое солнышко, не вонь перегретых КамАЗов, а аромат лисичек под елкой, не отравленный смогом воздух, а фантастические виды города без Кремля и Петра Первого. И с грустью буду размышлять о своей загадочной душе, которой вечно хочется не того, что есть, а чего-то совершенно другого. Даже если это безжалостное пекло в раскаленной столице.

Ближе к тридцати практически каждая женщина как минимум по разу или сама пробует себя в роли разрушительницы чьего-то семейного очага, или какая-нибудь цыпа длиннохвостая пытается то же самое проделать с ее собственным. Погружаясь в этот мутный вопрос, вряд ли можно с ходу сказать, что положение жены позитивнее и перспективнее, чем положение любовницы, и наоборот. И там и тут свои подъемы и спуски, поводы для горючих слез и нечеловеческого счастья. Да, на первый взгляд у любовницы есть воодушевляющий период, полный африканских страстей и заоблачных надежд, но при известном развитии сюжета со временем все это бесследно испаряется, и остается одна непоколебимая экзистенция – жена.

Но начинается все, как всегда, прекрасно. Женщина встречает несвободного мужчину – какой умильный сюжет. Система знаков, навязанных обществом, довольно легко преодолима – при приближении интересного объекта кольца сами собой слетают с мужских пальцев, а фотографии семьи улетучиваются из бумажников. Другое дело, что женщину XXI века обмануть довольно сложно. Мы подозрительны от природы, чувствуем на расстоянии и видим за километр. Не всегда, правда, делаем верные выводы, но на незагорелый след на безымянном пальце еще почти никто из наших не попадался. По глупости и наивности многие мужчины не понимают, что женатого человека видно, даже когда он голым купается в проруби. Ни одна домработница, хотя бы и до смерти влюбленная в хозяина таитянка, не сможет придать ему такой вид, цвет и запах, какой он приобретает в руках женщины, с которой прожил десяток лет и нарожал наследников. Таким мужьям только кажется, что они пахнут одеколоном, на самом деле они за версту источают ароматы дома, семьи, детской отрыжки и выплат по кредитам за автомобиль супруги. У них, как правило, сытый взгляд и заметный живот. Они принципиально отличаются от своих вечноголодных и рыщущих в поисках миловидной добычи собратьев-холостяков, хотя, поскольку именно такими некоторые мужчины остаются и до седьмого брака, здесь на уровне диагностики возможны неточности и сбои.

С другой стороны, я иногда смотрю на мужчин и ни глазам, ни ушам своим не верю. Человек стоит в кассу с тележкой, доверху груженной шампунем для окрашенных волос, шампанским и памперсами, вдоль и поперек клеит незнакомую тонконогую газель, а на выразительные взгляды в сторону своих покупок, не моргая, врет о том, что все это «для друга Толика!». При мысли о том, что Толик писается и восстанавливает посеченные концы вьющихся волос, становится не по себе всей очереди, но не мужчине, и в том случае, если женщину это тоже не сильно заботит, чья-то семья начинает разрушаться уже у кассы.

Проблема женщин в том, что практически все мы потенциальные любовницы. И меньше всего я верю тем, кто строгим тоном рассказывает, что они лучше переспят с одноруким бандитом, чем с женатым мужчиной. Годами выдерживая и настаивая на одиночестве и целибате свои принципы, эти женщины порой срываются, как снежные лавины, и бывают неспособны остановиться, даже если у мужчины, попавшего в зону их внимания, обручальное кольцо болтается в носу.