Любовный секрет Елисаветы. Неотразимая Императрица - Елена Раскина

Девочка хотела было степенно выйти, но вылетела вихрем, и потом Кирилл услышал, как в коридоре что-то сердито выговаривает ей гувернантка, а Лизанька тихонько хихикает. «Вот непоседа! – подумал он. – Генералу, видно, приходится с ней несладко. Да и отец ли он ей? Здесь, право, какая-то тайна…»

За обедом генерал удивил его еще больше – любезно осведомился о здоровье Разумовского-старшего и попросил передать Алексею Григорьевичу письмо.

«Он же любил Елизавету! На дыбе за нее висел, на Камчатке томился! – подумал Кирилл, вглядываясь в невозмутимое лицо генерала. – О чем он может писать ее нынешнему другу, тайному мужу?! И почему его сестра попросила заехать в Шубино именно меня?!»

– Воля ваша, Алексей Яковлевич, – сказал Кирилл после минутного замешательства. – Я передам письмо брату.

Генерал поблагодарил его сухим кивком и вскоре вернулся с письмом.

– Куда едет мсье Разумовский? – спросила появившаяся на пороге Лизанька.

– В Петербург, мадемуазель, – ответил Кирилл.

– А мы с батюшкой недавно были в Петербурге у государыни, – зачастила юная ветреница. – Она подарила мне много платьев…

– Фрау Иоганна, заберите Лизу! – крикнул генерал, и Кирилл понял, что девочка может сболтнуть лишнее.

Впрочем, он устал от чужих тайн. Будущего гетмана Украины терзали совсем другие страсти.

* * *

«Ваше сиятельство, Алексей Григорьевич! – писал генерал Шубин Алексею Разумовскому. – Дочь ваша в добром здравии и сейчас уже – вылитая государыня Елизавета. Живем мы тихо, никого не принимаем, вот только брат ваш младший Кирилл Григорьевич заезжал на днях, привез письмо от сестры моей Насти. Надоумили бы вы государыню дочь свою наследницей назвать, а не племянника Петра Федоровича! Племянник ее, говорят, пьет не в меру и солдат муштрует, а Лизанька – вся в мать, и душой, и телом. А я, когда время придет, служить буду Елисавете Второй, как служил – Первой, сил не жалея и души не щадя.

Гвардии генерал, Алексей Шубин».

Ранней весной 1746 года в Холмогорской крепости умерла бывшая правительница России Анна Леопольдовна, с ранней юности предчувствовавшая свое будущее страдание и полной мерой испытавшая его. Анна, казалось, обрела свое истинное предназначение – за все пять лет заточения, последовавшие за ноябрьской ночью 1741 года, лишившей ее власти, а младенца-сына – короны, великая княгиня ни разу не пожаловалась на свою жестокую участь и не написала ни одного умоляющего письма Елизавете. Аннушка смиренно принимала все, что приносил новый день, и была тиха и спокойна.

Ее разлучили с сыном и любимой подругой Юлией Менгден – она молилась, ей приказали отдать дорогие вещи и драгоценности – она без тени сожаления отдала их приставленным Елизаветой тюремщикам, ей сказали, что она останется в Холмогорах навсегда, – Анна ответила, что на все воля Божья. Ее муж, принц Антон-Ульрих, роптал и вздыхал, дочь Екатерина на всю жизнь осталась глухой (в ночь воцарения Елизаветы гвардейский солдат неловко вынул малышку из колыбели и уронил на пол), Анна переносила испытания с неслыханным мужеством. Казалось, она готовилась к ним всю жизнь.

В Холмогорах Аннушка родила еще двоих детей – Елизавету и Петра. Наконец силы Анны иссякли. Она выносила последнего сына Алексея и умерла от послеродовой горячки. В марте 1746 года тело великой княгини привезли в Петербург. Императрица велела похоронить ее в усыпальнице Александро-Невского монастыря.

На отпевание Аннушки съехалась петербургская знать – все знали наверняка, что скоро приедет императрица. Елизавета приехала под конец – под руку с другом нелицемерным графом Разумовским. Императрица плакала. Она подошла к гробу, вгляделась в тихое, просветленное лицо Анны, на котором, казалось, застыла радость освобождения и прошептала на ухо Разумовскому: «Хорошо ей сейчас, Алеша… Скоро будет среди ангелов Божьих. А я, грешница, за муку ее отвечу. За сына ее несчастного, которого в крепости гною. За все ответ держать буду».

Императрица наклонилась над гробом, приложилась губами к ледяному лбу соперницы и вспомнила, как пять лет тому назад, накануне дворцового переворота, лила перед Анной слезы, уверяла в своей преданности, а правительница смотрела на нее восхищенным, обожающим взглядом. От этого воспоминания Елизавета пошатнулась и чуть было не упала, как некогда – Анна у ее ног, на дворцовом паркете, но Разумовский успел поддержать императрицу и отвести в сторону.

Кирилл Разумовский искал глазами Екатерину. Наконец он увидел ее – со свечой в руках, шепчущую вслед за священником слова молитвы. Лицо великой княгини было, как всегда, холодновато-отчужденным, как будто она присутствовала на скучноватом спектакле, который, к сожалению, придется досмотреть до конца. Наследник Петр Федорович, стоявший рядом с женой, слал нежные улыбки то одной, то другой фрейлине, присутствующие устало переглядывались (служба явно затянулась), и, казалось, никому не было дела до несчастной молодой женщины, названной на панихиде принцессой Брауншвейг-Люнебургской Анной. Когда же императрица с Разумовским вышли из церкви, придворные облегченно вздохнули – трагическая судьба Анны не вызывала у них даже любопытства.

– Я ведь перед Аннушкиным гробом чуть не упала, – говорила Елизавета Разумовскому на обратном пути, в карете, уронив голову на плечо своего нелицемерного друга, – недобрый это знак.

– Но не упала же, – напомнил Разумовский. – Письмо я от Шубина получил намедни. Кирилл привез. Просит Алексей Яковлевич, чтобы ты дочь нашу наследницей назвала. И я тебе давно то же говорил – права Лизы защитить надобно. Престол российский ей, а не племяннику твоему завещать.

– Не нужен ей престол, Алеша! Мука от него и грех несмываемый. Пусть живет тихо да мирно, а мы с тобой за нее радоваться будем. Ты поверь, ангел, у Алеши Шубина она, как у Христа за пазухой. А здесь нам с тобой ее не защитить. Катька вон – хищница, как я умру, Лизаньку со свету сживет. А Петрушка, племянник мой, глуп да слабоволен – жена им верховодить станет… Боюсь я, Алеша, – тяжело вздохнула императрица, – говорил мне Лесток…

– Ты лекаря своего поменьше слушай, – прервал ее Разумовский, – он совсем помешался. Всех врагами считает. Страх, Лиза, в пропасть тянет. Ты не бойся ничего, о дочери нашей подумай.

Императрица закрыла лицо руками, затряслась в беззвучных рыданиях. Но Разумовский не поддержал ее. В ту же ночь он тайно выехал в Шубино…

Два ангела-хранителя Елизаветы Петровны – прошлый и нынешний – беседовали о будущем семилетней непоседы. Алексей Яковлевич Шубин принимал графа в гостиной, где по-прежнему висел портрет государя Петра Алексеевича, некогда перевернувший Алешину жизнь. Генерал так и не решился снять портрет со стены. Каждый день подходил он к изображению покойного императора и пытался прочесть в безжалостно-отчужденных глазах Петра собственную участь. Но портрет больше не раскрывал своих тайн, и генерал, вздыхая, уходил к Лизаньке, бродил с ней по саду, катал на лодке, учил кататься верхом.