Наглядные пособия - Уилл Айткен

— Уже слишком поздно. Мы можем заночевать здесь, если ты не против.

— В ресторане?

— Это отель, Луиза.

— О’кей, — говорю я Оро. — Съездим поглядим завтра твой крейзовый фильм. Он на японском?

Он кивает.

— Я перескажу тебе сюжет.

— Нет проблем. Мне Гермико переведет.

На краткое мгновение он смотрит на меня — глаза в глаза. Его глаз прочесть не могу — они все равно что из обсидиана, но что-то подсказывает мне, что он здорово обломался.

Когда официанты приносят чайники с зеленым чаем, Оро извлекает из внутреннего кармана блейзера пачку сигарет и протягивает ее мне.

— Что это за марка?

Он демонстрирует мне бледно-голубую этикетку: «НЕВОЗМОЖНЫЕ СИГАРЕТЫ».

С помощью маленькой нефритовой зажигалки дает мне прикурить. Ловлю его — ну, почти ловлю — на разглядывании жемчужины.

— А ты в Японии давно, Луиза?

— Нет, я…

Тканевые ширмы из волокна рами расходятся в разные стороны, и возникает еще один официант, неся в руках пагоду пустых тарелок; между тарелками торчит по полоске бумаги. Водружает пагоду на стол между нами с Оро, наклоняется, шепчет что-то Оро на ухо.

— Автографы для кухонного персонала, — поясняет мне Оро. Официант вручает ему ручку, и Оро двигается сверху вниз от тарелки к тарелке, подписывая свое имя — по-английски — на каждой бумажной полоске.

Закончив, он встает. Менеджеры, столпившиеся у выгнутого окна, жестом зовут Оро присоединиться к ним. Мы с Гермико неслышно идем за ним через татами, и я вдруг понимаю, что вид в окне уже другой: гавань исчезла, вместо нее — освещенный огнями замок, что Гермико показала мне из такси целое столетие назад. Вращающийся ресторан. В Летридже, на вершине «Трэвел-Лодж» тоже такой есть. У меня аж голова закружилась. Кто скажет, что Луиза Пейншо — деревенщина неумытая?

Стоим у окна рядом с менеджерами, те глядят вниз, на землю. Тридцатью этажами ниже — тысячи и тысячи поклонников Оро, все смотрят вверх.

— Пора идти, — говорит Оро и оборачивается к Гермико: — Ты остаешься здесь?

— Все уже улажено, — говорит Гермико.

Он дважды кланяется — и исчезает в вихре «бар-берри»[85].

Жемчужина исчезла. Своего рода облегчение — проснуться в незнакомом отеле и обнаружить, что лоб твой безупречно гладок. Пока это длилось, было очень мило — да только уж больно серьезная ответственность.

В десять в мою дверь звонит парень в бежевой полушинели. Звонок играет первые аккорды «Зеленых рукавов»[86]— на вибрирующих электронных модуляциях. Надеваю респектабельный костюм учительницы из «Чистых сердец», а переливчатое «автокамерное» платье заталкиваю обратно в желто-желатиновый пакет.

У тротуара на холостом ходу пыхтит «бентли». Гермико машет мне с заднего сиденья, в одной руке — бутылка «Вдовы Клико». Усаживаюсь рядом с нею.

— А где Оро?

Она извлекает пробку и разливает вино по двум высоким хрустальным бокалам.

— Он присоединится к нам в студии.

— Это где-то здесь?

— В Токио.

— И мы попремся черт знает куда, до самого Токио, только ради гребаного фильма? Да туда же несколько часов езды!

Гермико вкладывает мне в пальцы хрупкую ножку бокала и зажимает их для верности.

— А еще говорят, будто японцы отдыхать не умеют. Сегодня воскресенье, Луиза, — тебе позволено порезвиться.

«Бентли» довозит нас до небольшого аэродрома к югу от Осаки. Машина выезжает прямо на бетонированную площадку перед ангаром — такое я только в кино видела-и высаживает нас перед черным вертолетом: огромный серебряный винт уже вздрагивает.

На пилоте — рыболовная шляпа, украшенная флюоресцирующими блеснами. На воротнике летного комбинезона красуется круглый эмалевый значок с вытисненной на нем стилизованной улыбкой Оро. Гермико предлагает плеснуть ему шампанского в серебристую чашку от термоса; он качает головой.

Должно быть, я задремала. Мы зависаем над лабиринтом переплетающихся улиц, таких узких, что я различаю лишь снующих пешеходов, и тут и там — пригнувшаяся фигура на мотике или скутере проносится между оранжевыми или желтыми навесами магазинов, выстроившихся вдоль дороги. На нас надвигается низкое кирпичное здание — акры и акры посыпанной гравием крыши. Вскорости приземляемся в середине пустой парковочной площадки, обнесенной сеткой — такой тонкой, что она блестит как серебряное кружево.

В практичном фойе мы с Гермико переобуваемся в серые бумажные тапочки. Толстуха в стеганом серебристом комбинезоне ведет нас по бесконечным коридорам, отделанным зеленым кафелем, — и вот наконец и он, вдалеке, стоит перед дверью, обитой простеганной черной кожей. Он один. В жизни не видела его одного. Ну, на сцене в Осаке, но о каком одиночестве может идти речь в окружении тысяч и тысяч поклонников? Похоже, еще более миниатюрный — если такое возможно; искусственно надставленные плечи темно-синего шелкового костюма подчеркивают тонкость талии и отсутствие бедер. Без эскорта Оро, вопреки ожиданиям, вовсе не выглядит потерянным. Напротив, кажется еще более самодостаточным, даже неуязвимым. В жизни не встречала человека настолько цельного. До чего трудно его не возненавидеть.

Мы, как водится, раскланиваемся, он сверяется с часами.

— Не начать ли нам? Я так рад, что вы смогли приехать. — И открывает обитую дверь.

Узкая комнатка, застеленная ковром, пять рядов плюшевых театральных кресел, все пустые. Он ведет нас к последнему ряду.

— А можно, мы сядем впереди? — говорю я. — Для меня кино — не кино, если я не в первом ряду.

— Пожалуйста. — Оро отступает в сторону: дескать, давай, веди.

Свет гаснет.

— Надеюсь, тебе понравится, — шепчет мне на ухо Оро. Затем поворачивается и шепчет что-то Гермико. Гермико хихикает.

На что это похоже? Все происходит в одной-единственной комнате с выкрашенными белой краской стенами. В течение первых десяти минут — никакого Оро. Паренек в роговых очках самозабвенно барабанит по клавиатуре компьютера. Симпатичная девушка в коротеньком блестящем платьице приносит ему чай. Друг с другом они почти не разговаривают.

Девушка уходит, и с экрана компьютера сходит Оро — нагой, золотистая кожа припорошена рисовой пудрой, волосы выкрашены в белый цвет (видимо, это и есть отсылка к Джиму Джармушу). Компьютерщик и Оро тут же нашли общий язык, хотя вот девица, приносящая чай, похоже, в упор его не видит. Целыми днями они с компьютерщиком попивают чаек из одной и той же чашки. Все это подается с точки зрения компьютерщика, так что то и дело следуют замедленные кадры с Оро: Оро полулежа, в лимонно-желтом свете; Оро напротив грубо оштукатуренной стены, подсвеченной так, чтобы в точности воспроизвести оттенок зеленого чая; Оро, лежащий навзничь на татами, бездумно глядя на потолок.