Темно-синий - Холли Шиндлер

Фриц вызовет меня в свой офис и растерзает. Она наденет мне на лодыжку браслет, какие носят люди под домашним арестом.

Я имею в виду издевательства, которые происходят в американских средних школах. У ребенка ракетница в шкафчике через два от моего, но Фриц обрушится именно на меня, потому что я не шесть с половиной футов ростом и я не провела предыдущий год в альтернативной школе Брейли, куда отправляют детей, склонных к проявлению насилия, между пребываниями в колонии для несовершеннолетних. Я не внушаю страх, поэтому ко мне пристают.

А учителя ведут себя так, как будто только дети могут быть хулиганами.

Я уверена, что, если бы кто-нибудь узнал о том, что происходит — социальные педагоги от А до Я, и завуч, и Колейти, и даже сама дорогая Эбби, — они бы наклонили головы, нахмурили брови и погнали бы: Расскажи кому-нибудь, Аура. Расскажи кому-нибудь, через что тебе пришлось пройти. Расскажи кому-нибудь, какая плохая твоя мать. Пусть тебе помогут, пусть помогут. Как будто есть какая-то двенадцатишаговая программа, на которую мама подпишется, и — гуляем! Нет больше шизика! В преподавательской комнате отдыха — в той ужасной комнате, от которой постоянно исходит запах кофейной мути, — они все скажут что-то совсем другое. Я уже вижу, как Фриц держит мой рисунок перед лицом Колейти, пока остальные преподаватели Крествью-Хай усаживаются в древние, обшитые тканью стулья и качают головами, размышляя о судьбе этой бедной, бедной Ауры Амброз.

Ее мать сумасшедшая, вы знаете?

Да, да, я слышала. Она пыталась утаить это от всех нас. Очень скрытная девочка.

Очень жаль, но она такая и есть.

Да, ну вы же знаете, что говорят про яблоки. Они никогда далеко не падают.

Однажды я смотрела фильм про шизофреников.

Мы все смотрели фильмы про шизофреников.

Они опасные люди, скажу я вам. Тот, в кино, он убил одного человека в целях самозащиты, так он сам сказал, но это не была самозащита, потому что опасности никакой не было, он просто…

Придумал это все?

Верно. Придумал угрозу. Ион убил того человека, просто потому что у него была паранойя, понимаете?

Да, да, а что если и у этой девочки паранойя?

У нас в руках может быть еще одна Колумбина, знаете ли.

Самый лучший способ наблюдать за ней — это распределить ее в класс по искусству. Заставить выплеснуть на бумагу все, что вертится у нее в голове.

Правильно — как арт-терапия. Заставить ее выложить все на бумагу.

Легче будет потом оправдать ее исключение.

Правильно.

И вы можете поверить, что она поверила всерьез, что мы хотим распределить ее на ускоренный курс искусства и языка, потому что она «талантлива»? Да-а-а что-о вы!

Я зависаю над этим всем. Как я собираюсь провести здесь весь день? Я и правда думаю, что способна оставить маму одну на целых восемь часов? Как будто оставляешь собаку на заднем дворе с широко открытыми воротами и ждешь, что она будет стоять на том же самом месте, как хорошая маленькая девочка, когда ты приедешь домой с работы, так?

Боже, я бы хотела просто закрыть за мамой дверь и устремиться в другую часть моей жизни. Да, как бы мне хотелось превратить всю мою глупую, мерзкую жизнь в большой комод с выдвижными ящиками. Одно отделение для мамы, одно — для давно утерянных друзей (надо завести такого друга, особого), одно — для папы и его новой семьи, одно — для всего этого дерьма, которое мир любит называть средней школой. Я бы очень внимательно следила за тем, чтобы ничего из одного ящика не попало по ошибке в другой, потому что это была бы абсолютная катастрофа, как будто материал на твоих трусах и спортивных носках мог бы каким-то образом создавать бомбу просто через прикосновение. Положи одну пару штанов не в тот ящик — и бум! Весь дом разлетается в пух и прах.

Бум!

От стука в стекло пассажирского сиденья я так высоко подпрыгиваю, что стукаюсь головой в крышу машины. Я погрузилась в свои мысли и не заметила, как последний звонок уже прозвенел.

Все уже зашли внутрь, а я здесь, и «темпо» все еще стоит на обочине. Я там же, где и притормозила, засмотревшись на Крествью-Хай, как зевака, пытаясь решить, ехать ли прямо на свое обычное место у Кеймарта, два квартала на юг.

Это мистер Грос, бог безопасности, уставился на меня сквозь стекло, как будто обнаружил автомат в футляре для скрипки, который я целых три дня носила с собой в школу. Я перегибаюсь через пассажирское сиденье и спускаю стекло, пытаясь выглядеть как можно невиннее: моргаю ресничками, размазываю плаксивое выражение по лицу. Это сработает?

— Что вам тут нужно? — рычит Грос.

Ничего. Не тупи.

— Мне нужно? — чирикаю я.

— Учащиеся средней школы Крествью-Хай все в своих классах. Посетители обязаны получить пропуск в офисе. И поскольку у вас на лобовом стекле не виден талон парковки государственной школы Спрингфилда, мне следует заключить, что вы — посетитель. На школьных площадках просто так шататься не разрешается.

Я киваю.

— Совсем, — добавляет он.

Я понимаю, что он не шутит и не умничает, он и правда не знает, кто я. Он забыл про меня. Поэтому я завожу «темпо» и еду. Но меньше чем через квартал мне приходится снова притормозить на обочине, потому что я не могу не посмеяться. Ранее в этом месяце я была ученицей — цыганка-аферистка, от которой Грос лично запирал самый чистый в школе туалет. Этим утром я — угроза безопасности.

Опять стук — на этот раз в водительское стекло, — и я чуть не подавилась собственным смехом.

— Ну что еще, — начинаю я, но, когда бросаю взгляд назад, не могу поверить — вот так подстава! Дженни Джемисон вышла на прогулку со своим ребенком… Я совсем не в настроении для еще одной стычки.

— Ты не пошла туда, — говорит она, когда я наконец опускаю окно.

— Что? — спрашиваю я, как идиотка.

— Ты не пошла в школу, — снова говорит Дженни.

— И что?

— И… насколько ей сейчас плохо? Твоей маме. Ей становится хуже?

— Что это ты вдруг забеспокоилась?

— Ну же, не пытайся притвориться, что я не видела тебя в продуктовом магазине посреди ночи, ладно? Не притворяйся, что я не была у тебя дома, наблюдая, как твоя мама пытается повернуть мир вспять.

Если бы жизнь и вправду была комодом с ящиками, то Дженни только что все на хрен перевернула, вывалив все мое нижнее белье — мои личные вещи — на пол. Я хочу, чтобы она заткнулась. Хочу, чтобы она не знала так много. Потому что, вместо того чтобы помочь мне, все, что она делает, — тычет во все места, где я дала маху.

— Ты должна быть в школе, Аура.