Большая нефть - Елена Толстая

Наконец Буров заметил на кровати листок бумаги. Сел, не обращая внимания на то, что пачкает чистое покрывало рабочими штанами. Взял листок в руки.

«Гриша, я пыталась сказать тебе, но ты не слышал. Я больше не могу так жить. Уезжаю к родителям в Москву. Без меня тебе будет лучше. Я должна все обдумать и понять, как мне дальше поступать с моей жизнью. Будь счастлив. Галина».

Буров скомкал хрустнувший листок. Вот как? «Без меня тебе будет лучше»? Да кто она такая, чтобы вот так запросто решать его судьбу! Откуда ей знать, как ему лучше?!

— Стерва, — произнес он вслух.

Слово гулко брякнуло в пустом доме и затихло.

— Стерва! — заорал Буров и швырнул скомканный листок в стену. — Да ты знаешь, что сегодня… именно сегодня… Да что ты понимаешь?

Он вскочил и опять заметался по квартире. Ему было тесно, как тигру в клетке, стены давили его.

— Именно сегодня! — выкрикивал он. — Ну почему сегодня? Ты не знаешь!..

Да. Она не знала. Потому что он, зажав бутылку с нефтью в руке, гнался не за Галиным самолетом — он настигал самолет Косыгина. Галина находилась в аэропорту в тот самый момент… и он проехал мимо. А она даже не видела его. А если и видела, то не сочла нужным обратить внимание. Ну конечно. У нее свои планы. Она едет в Москву. К родителям. Обдумать, «что делать со своей жизнью дальше». Там, в Москве, ее уже поджидает этот ее бывший ухажер, как его… диссертацию недавно написал. Открытку прислал к Восьмому марта. Тьфу ты.

Где-то должна быть бутылка водки. В буфете. Точно. В буфете. Галина держала на разные случаи. Простуда, нервы или замерзшие гости. И еще у нее, помнится, была настойка на кедровых орешках. Марта делала и одну бутылку подарила.

Марта. Вот верная подруга. Никогда не бросит. И настойку делать умеет.

Буров выпил винтом водку, потом взялся за настойку и прикончил ее в два глотка. Легче не стало, но боль притупилась. Теперь она ворочалась в его желудке как несколько чугунных утюгов.

Буров понял, что необходимо выпить еще. Нажраться до беспамятства — это было бы лучше всего, но завтра на работу…

И еще он понял, что не может больше оставаться один и слушать эту звенящую тишину.

Буров выскочил из квартиры так стремительно, словно за ним гнались.

Дорошин жил на одной площадке с ним, дверь в дверь. Было уже поздно — к полуночи. Макар наверняка собирался спать. А жена и дети — те точно спали. Но в этот момент Бурову было безразлично. Боль терзала этого большого, сильного человека, терзала так сильно, что затмевала всякие доводы рассудка.

— Макар! — Он постучал в дверь.

За дверью никак не реагировали.

— Макар! Черт тебя дери! Ма-кар!

Алкоголь начал действовать: у Бурова заплетался язык, однако он этого пока не ощущал.

— Ма…кар…

Дверь отворилась, и Дорошин просочился на лестничную площадку. Так и есть, дети и жена уже спят. Буров рвался войти, но Дорошин деликатно и в то же время решительно преградил ему путь.

— Ты чего, Саныч? — удивленно спросил он. — Чего ты колотишься, как лось?

— Того! — бросил Буров, неодобрительно окидывая Дорошина взглядом.

Ну да, парторг стоял перед ним в тапочках на босу ногу, в семейных, извиняюсь, трусах и майке на голое тело. А как еще прикажете ему стоять, если его выдернули из кровати?

— Случилось что-то, Гриша? — нахмурился Дорошин. Что-то в сумасшедшем лице Бурова его насторожило.

— Случилось! — рявкнул Буров. — Одевайся!

Дорошин нырнул на секунду в квартиру и тотчас возвратился в пальто, наброшенном на плечи.

— Ну, что случилось-то? — уже мягче переспросил парторг.

Буров, покачиваясь, глядел на него глазами, полными яростных слез.

— Бр-росила она меня! — воскликнул он, патетически напирая на «р». — Бр-росила!

— Кто бросила? — не понял Дорошин.

— Макар! — Буров шатнулся и схватился за дорошинское пальто, едва не своротив на пол хрупкого парторга. — Макар! Бросила. Боевая подр-руга моя!

— Галина, что ли? — начал осознавать Дорошин.

— Де-зер-р-ртир-р-ровала! — выговорил Буров.

— Ладно, ладно тебе, — успокоительно заговорил Дорошин. У него от души отлегло — в первую секунду подумалось, что авария на буровой случилась и Григорий сломался. — Ладно тебе…

— И если бы она к кому-то ушла!.. — страдал Буров. — Ну знаешь, Макар, я бы что-то понял. Сказала бы: «Прости, дорогой, я полюбила другого, он носит галстук-бабочку и ходит в Большой театр…» — Буров скривил рот, передразнивая воображаемую женщину. — Ну, я бы еще понял… Ну набил бы гниде морду, чтобы он месяц-другой из дома не выглядывал, не то что там в Большой театр… Так нет же, Макар! Нет же! Она просто ушла — от меня ушла! Она к родителям поехала!.. Вот я чего понять не могу.

Он замолчал и другим тоном спросил:

— Выпить найдется?

— Вот что, Гриша, — не отвечая на вопрос, заговорил Дорошин, — ничего страшного-то не случилось. Ну, погостит она у родителей… И вернется.

— Душно мне, Макар!.. — простонал Буров. — Душно! Самый близкий человек ударил в спину! Я только одного не понимаю — как я тот момент упустил, когда Галина стала мещанкой…

— Вот уж сразу и «мещанкой», — укорил его Дорошин.

— А ты ее не защищай! — взъелся Буров. — Ты чей друг — ее или мой?

— Твой…

— Вот! Мой! И не защищай… ее…

— Григорий, но ведь так же нельзя, — мягко произнес Дорошин. — Ты же с Галиной вел себя как с вещью. Детей у вас нет, работы для нее нет, она по целым дням одна дома сидит. Вот и лезут ей в голову разные мысли. Лишние мысли, ненужные…

— Как это — как с вещью? — разозлился Буров. — Она человек, гражданин! Я что, не понимаю?

— Ты ведь по целым дням на работе, — начал Дорошин.

Буров перебил его:

— И ты туда же! Ей не нравилось, что я на работе, — теперь и тебе, выходит, не нравится?

— Не перебивай. — Голос парторга вдруг стал твердым. — Ты приходишь домой и как вещь, да, как неодушевленную вещь, снимаешь Галину с полки. Парой слов перекинулся — и на боковую. Так не годится. Она активный член общества. А не мещанка, кстати. Была бы мещанка — не уехала бы.

— Ну вот построим школу — пошла бы на работу. Да я тебе о другом! Как ты не понимаешь, Макар? Будто мы на разных языках с тобой… У нас с Галиной была одна общая цель — жить ради людей. Быть всегда на передовой. А на деле-то что? Как мне жить, Макар? Как мне теперь жить?..

Дорошин жалостливо заморгал, оглянулся на свою дверь, за которой ждала жена, и сказал:

— Ты вот что, Гриша. Ты сейчас иди домой и ложись спать. Сам дойдешь-то?