Темные пятна сознания. Как остаться человеком - Жюль Монтегю

Установление и отмена диагноза

Замкнутая школьница на глазах превращается в яркого политика, а затем – в запуганного новобранца. В одном состоянии это – затравленное дитя, а в другом – авторитарная властная личность. Во многих случаях у одного человека были описаны десять-пятнадцать альтер-эго, но в других случаях в одном человеке могли уживаться сотни и даже тысячи разных личностей.[23] Личности, уживающиеся в одном человеке, часто имеют разный возраст, пол и сексуальную ориентацию. Для каждой личности может существовать свой голос, эмоциональное состояние, осанка, дарования и почерк.

Расщепление личности, которое теперь называют диссоциативным расстройством, является, по мнению некоторых специалистов, защитной реакцией, когда подвергающиеся жестокому обращению дети, в особенности – это жертвы сексуального или физического насилия, расщепляют и разделяют свои переживания. Память подавляется, и облегчается боль. Другие личности появляются после рождения; некоторые никогда не исчезают.

Есть, однако, и иное объяснение, согласно которому диссоциативное расстройство является просто социально обусловленным феноменом. Пациенты падают жертвами социокультурных ожиданий, ожиданий других, согласно которым надо правильно себя вести. Психотерапевты (возможно и непреднамеренно) порождают и усугубляют диссоциативные расстройства у внушаемых пациентов, используя расщепление личности как вспомогательный инструмент лечения. Ученые совместной американо-нидерландской группы пришли к поразительному выводу: «У многих, если не у большинства, больных практически отсутствуют признаки расщепления личности до начала психотерапии; в связи с этим можно думать, что ДР – это призрак (так!), вызываемый самим лечением».

Эта идея гипнотической внушаемости явственно проступает в описании Люси, пациентки французского психиатра Пьера Жане, лечившего ее в 1913 году (загипнотизированная Люси письменно отвечает на вопросы врача):

– Вы меня слышите?

– (письменный ответ) Нет.

– Но ведь для того, чтобы ответить, вы должны были меня услышать.

– Да, конечно.

– Ну, хорошо. Как вы себя чувствуете?

– Не знаю.

– Должно быть, здесь есть кто-то еще, кто меня слышит.

– Да.

– Кто это?

– Кто-то, но не Люси.

– В самом деле! Это другая женщина.

– Вы не против, если мы дадим ей имя?

– Нет, не против.

– Да, это будет удобнее.

– Хорошо, пусть будет Адриенна.

– Отлично. Адриенна, ты меня слышишь?

– Да.

Сравните это с состоявшейся семь десятилетий спустя беседой между психологом Джоном Уоткинсом и Кеннетом Бианки:

«Я немного говорил с Кеном, но думаю, что, возможно, есть и другая часть Кена, с которой я еще не разговаривал. Мне бы хотелось поговорить с этой частью. И мне бы хотелось, чтобы та другая часть пришла и поговорила со мной… Когда ты будешь здесь, подними левую руку от подлокотника стула, чтобы я понял, что ты здесь. Пожалуйста, приди, Часть, чтобы я мог поговорить с тобой… Часть, ты не придешь, чтобы поднять левую руку Кена, чтобы я знал, что ты здесь? … Поговори со мной, Часть, и начни так: «Я здесь».

Было время, когда 17 процентов психотерапевтов, лечивших диссоциативые расстройства, сами были пациентами или бывшими пациентами с диагнозом диссоциативного расстройства личности. Психолог Николас Спанос вывел в 1994 году удивительную аналогию: «Эти психотерапевты, помогающие социализации новых пациентов, которых они сами рекрутируют в ряды страдающих диссоциативным расстройством, весьма напоминают тех представителей традиционных культур, которые, излечившись от собственной одержимости, присоединяются или даже возглавляют культы, формирующие и оправдывающие духовную одержимость неофитов».

Если мы определим диссоциативное расстройство как «социально обусловленный феномен», то он сможет многое рассказать нам о том, как человек интерпретирует постоянные изменения и неустойчивость. У двух третей пациентов, которым ставили диагноз диссоциативного расстройства, врачи наблюдали пограничные изменения личности. Биполярное аффективное расстройство тоже часто сочетается с расщеплением личности. Когда настроение предрасположенного (уязвимого) больного колеблется от полной подавленности до невероятного оживления, когда пассивное поведение переходит в агрессивное, когда отношение колеблется от безразличия к преданности, то все это, вероятно, заставляет думать, что в этих разных состояниях мы имеем дело с разными людьми. Новые личности могут теперь претендовать на воспоминания и черты, которые, в противном случае, хорошо это или плохо, но мы назвали бы «своими». Психотерапевт авторитетно заявляет: «Я хочу, чтобы другая личность пришла и поговорила со мной…». Сцена готова, декорации поставлены. Часть личности появляется и получает назидательное внушение. Эта другая личность вначале играет свою роль неуверенно, а потом входит во вкус; публика аплодирует и воодушевляет.

«Я был в двух состояниях сознания. Я не понимаю собственного сознания. Я был разорван».

Диагностика диссоциативного расстройства остается весьма противоречивой и ненадежной, и многие из страдавших наиболее драматичными их формами с тысячами других личностей (и получивших от этого немалые выгоды) теперь молчат. Причем некоторые молчат из-за страха перед медико-юридическими последствиями, а не из-за смены убеждений. Не существует никаких анализов или инструментальных методов исследования, которые могли бы подтвердить или опровергнуть диагноз. Существуют лишь диагностические критерии, которые невозможно подтвердить никакими биомаркерами.

Изменение отношения к диагнозу диссоциативного расстройства можно проследить по эволюции заголовков в журнале «Нью Сайентист» с течением времени: «Сорок четыре личности блистательного художника» в 2000 году, «Расколотый мозг» в 2003 году, «Не была ли Сибилла творением психиатра?» в 2011 году и «Расщепление личности: развенчание диагноза» в 2013 году.

Я беседую со Стивом Джеем Линном, специалистом по диссоциативным расстройствам и профессором психологии Бингхемтонского университета штата Нью-Йорк. Профессор уверен, что люди, на самом деле, страдают диссоциациями, и, как правило, они подлинны (если не считать тех немногих, кто симулирует это состояние, чтобы избежать тюрьмы или извлечь финансовую выгоду). «Но, развернутая картина диссоциативного расстройства идентичности (это то самое хаотичное множество расщепленных личностей, появившихся в телевизионных ток-шоу в девяностые годы), является, вероятно, результатом социальных и культурных влияний», – поясняет Линн. Эти влияния, считает профессор, заключаются в медийной рекламе диссоциативных расстройств и в поведении некоторых психотерапевтов, которые поощряют измышления о том, что люди могут вмещать в себя множество разных личностей. Тем не менее, Линн не отмахивается от переживаний пациентов с диссоциативными расстройствами: «Дело в том, что даже эти хаотичные, причудливые и невероятные представления являются истинными в том смысле, что люди на самом деле верят в свою «множественность». Правда же заключается в том, что мы имеем дело с одной личностью с искаженным чувством идентичности».