Коллапс. Случайное падение Берлинской стены - Мэри Элиз Саротт

в обмен на смягчение внутренней политики, а теперь есть возможность получить эту помощь в куда большем размере. Кроме того, Политбюро могло бы в очередной раз выступить с требованием к Западной Германии перестать выдавать паспорта восточным немцам, добравшимся до посольства ФРГ в третьей стране (такая практика сильно упрощала эмиграцию для тех, кому удалось бежать из ГДР).

Говоря прямо, партия собиралась торговать своим самым ценным активом – Берлинской стеной, хотя в то время никто еще не обсуждал эту идею таким образом. Для Бонна Шальк это пытался представить как общую либерализацию законов о передвижении граждан. Однако при этом подразумевалось, что стена уже стала предметом торга. Вопрос был лишь в том, захочет ли Запад платить и сколько именно. Кренц согласился с планом Шалька. 24 октября Шальк начал переговоры с Рудольфом Зайтерсом, возглавлявшим ведомство федерального канцлера, и Вольфгангом Шойбле – министром внутренних дел и советником канцлера, – с целью понять, что именно Бонн согласится дать СЕПГ в обмен на расширение политических свобод в ГДР и за «де-факто неограниченное перемещение между двумя немецкими государствами».

Кренц лично проконтролировал решение этого вопроса во время телефонного разговора с Гельмутом Колем два дня спустя. Восточногерманский лидер целенаправленно упомянул «предложения, сделанные моим эмиссаром». «ГДР очень заинтересована в ответе», – выжидающе добавил он. Но Коль не собирался начинать обсуждение деталей. Он указал на необходимость целого ряда других реформ, включая амнистию для политических заключенных. Кренц ответил, что Коль, очевидно, неверно истолковал их предложение: генеральный секретарь не собирался проводить реформы в ГДР, брать новый курс или осуществлять радикальные перемены. Никакого резкого разрыва с прошлым не планировалось, потому что «социалистическая ГДР отвечает интересам стабильности в Европе». Задачи Кренца носили локальный характер: временно ослабить ограничения на зарубежные поездки – перед Рождеством, в качестве подарка народу. Разговор лидеров двух Германий ни к чему не привел.

Несмотря на прохладный ответ Бонна, Кренц не унимался – в надежде на то, что его стратегия со временем сработает. По-видимому, ему не давали покоя еще свежие воспоминания об открытии венгерской границы и хаотичном бегстве десятков тысяч людей: он не хотел повторения тех событий. В конце октября рабочая группа начала обдумывать проект нового закона о перемещении граждан. Группа работала с учетом того, чтобы новое законодательство не привело к «депопуляции ГДР» и поэтому требовало от заявителей получать «паспорт и визу» – то есть спрашивать разрешения и получать одобрение, – а также позволяло брать с собой в поездку не более 15 дойчемарок. Во внутренней записке членам Политбюро от 26 октября 1989-го предлагалось, что если эта идея все-таки будет реализована, то необходимо будет принять меры «к организации пропускной системы через границу, особенно с Западным Берлином». В то же время Кренц и другие члены Политбюро начали намекать приезжим политикам на возможное ослабление упомянутых ограничений к Рождеству.

Одним из таких политиков был мэр Западного Берлина, социал-демократ Вальтер Момпер, который 29 октября впервые официально встречался в Восточном Берлине с лидерами оппозиции ГДР. Организация под названием «Новый форум» возникла как важнейшая и охватывающая всю страну активистская группа; признавая ее растущую популярность, Момпер посетил Восточный Берлин, чтобы поговорить с Бербель Боляй – одной из основателей и предводителей группы. В рамках этой поездки мэр также пообщался с Гюнтером Шабовски – членом Политбюро, отвечавшим за средства массовой информации, который, если верить слухам, являлся теперь вторым человеком в партии после Кренца. Под конец их долгого разговора Шабовски как бы невзначай сказал мэру Западного Берлина, что к Рождеству возможно упрощение выезда из ГДР. Момпер позже вспоминал, что его «как будто ударили током». Он спросил о практических соображениях, таких как организация транспорта и открытие дополнительных КПП между двумя половинами Берлина, – о чем как раз и поднимался вопрос во внутренней записке Политбюро. Но по удивленной реакции Шабовски на столь, казалось бы, очевидные вопросы Момпер понял, что Шабовски «еще даже и не задумывался о практических последствиях». Когда мэр заострил внимание на этой теме, отметив необходимость спланировать практические аспекты, Шабовски отказался это обсуждать. Он беспечно заверил Момпера, что, поскольку путешествующим все равно потребуются паспорта и визы, его режим легко сможет ограничить поток до приемлемого уровня. Мэр в итоге сдался, предположив, что Шабовски дает лишь пустые обещания; так или иначе, Момпер «приехал туда не за тем, чтобы учить Шабовски» организации городского транспорта и планированию мероприятий. Но мэр все-таки решил на всякий случай уведомить западных союзников о высказывании Шабовски, а также сформировал рабочую группу для изучения потенциальных последствий упрощения выезда из ГДР. Западный Берлин собирался хотя бы просчитать, что случится в случае либерализации Восточной Германией ограничений на зарубежные поездки в некий теоретический «День X», как это называл Момпер, – в то время как власти ГДР даже не стали себя этим утруждать.

Между тем, поскольку задуманная Кренцем реформа системы поездок за рубеж принимала вид законопроекта, к ней привлекались одновременно и Фридрих Диккель, и Мильке (министр внутренних дел и глава Штази соответственно), ведь исполнением таких законов занимались именно их министерства. Разумеется, формально их министерства являлись государственными ведомствами, но на деле подчинялись партийным организациям и Политбюро (а Мильке при этом являлся членом Политбюро). Поэтому, когда Политбюро что-то поручало министрам безопасности и внутренних дел, они это выполняли.

Диккель поручил своему подчиненному Герхарду Лаутеру проследить за подготовкой закона и его исполнением на практике. Лаутер, родившийся в Дрездене и получивший образование в Лейпциге, был убежденным сторонником партии. Он живо продвигался вверх по карьерной лестнице, сначала в полиции, а затем в министерстве внутренних дел. Лаутер не раз пользовался оружием, имел опыт контртеррористических операций и даже участвовал в успешной охоте на дезертира из советских вооруженных сил. Вдобавок он был «неофициальным сотрудником» Штази, то есть работал на него помимо полиции и министерства внутренних дел. Его преданность и честолюбие позволили ему быстро подняться в министерской иерархии. В 1989 году, в свои тридцать девять лет, он уже возглавлял департамент. Таким успехом он отчасти был обязан своей фамилии. Его отец, Ганс Лаутер, родившийся в 1914 году, вступил в коммунистическую молодежную организацию еще подростком, а в девятнадцать был арестован гестапо. После 1945 года он продолжил работу в партии и стал одним из секретарей СЕПГ. За долгую карьеру старшего Лаутера репрессировали, реабилитировали и снова подвергали гонениям. Молодой Лаутер восхищался отцом и гордился тем, что происходит из «семьи солдата партии», пусть и с не самым однозначным прошлым. В сущности, Герхард Лаутер был «партийным принцем».