Возмущение - Филип Рот

— Алло! Это говорит друг Оливии… — И на этом слова у меня иссякли.

— Кабинет доктора Хаттона, — ответил мне женский голос на другом конце провода.

— Да, это мне известно, я хочу разузнать насчет Оливии…

— Кабинет доктора Хаттона, — повторил все тот же голос, и я повесил трубку.

Выйдя из корпуса, я направился по склону холма от главного двора к женским общежитиям, а затем вверх по лестнице к Доулэнд-холлу, в котором жила Оливия и возле которого я поджидал ее в «лассале» Элвина тем вечером, что стал для нее роковым. Я прошел в корпус и обнаружил, что на проходной дежурит не комендантша, а студентка. Предъявив студенческий билет, я попросил позвонить Оливии на этаж и передать, что к ней пришли. Я звонил в Доулэнд в четверг — после того, как Оливия во второй раз проманкировала лекцией по истории, — и тогда-то нарвался на ответ: «Она уехала домой». «А когда она вернется?» — переспросил тогда я, и та же самая фраза была повторена с леденящей окончательностью. На сей раз я пришел в общежитие, чтобы спросить об Оливии лично, но отшили меня точно так же.

— Она уехала насовсем? — спросил я.

Дежурная пожала плечами.

— С нею все в порядке, вы не знаете?

Дежурная взяла долгую паузу, размышляя над тем, что мне ответить, и в конце концов решила не отвечать вовсе.

Дело было 2 ноября, в пятницу. Меня уже пять дней как выписали из больницы, а еще через пару дней — в ближайший понедельник — должны были признать годным к мучительному восхождению в мансарду Найл-холла, однако чувствовал я себя сейчас хуже, чем после операции, когда делал первые неуверенные шаги в палате. Но к кому же обратиться за подтверждением того страшного факта, что Оливии нет в живых? И обратиться так, чтобы он (или она) не обвинили меня в том, что именно я и убил ее? Может быть, новость о самоубийстве в Уайнсбурге просочилась в газеты? Может быть, имеет смысл пойти в библиотеку и прошерстить подшивки кливлендских ежедневных изданий? Разумеется, в городской газете «Уайнсбургский орел» и в студенческой многотиражке «Сова» об этом не проронят ни слова. В здешнем кампусе можно покончить с собой двадцать раз подряд, но кастрированная газетенка про это не напишет. Чего ради меня вообще понесло в эту жалкую дыру? Почему я не сижу сейчас в городском парке Ньюарка вместе с пьяницами и бомжами, почему не уплетаю бутерброды в обществе закадычного дружка Спинелли, почему не играю на второй позиции в команде колледжа Трита, почему не слушаю лекции профессоров из Нью-Йорка? Если бы не мой отец, если бы не Флассер, если бы не Элвин, если бы не Оливия!..

Из Доулэнда я помчался обратно в Дженкинс, пробежал по коридору первого этажа до приемной декана Кодуэлла и осведомился у секретарши, можно ли попасть к нему на прием. Секретарша, указав на кресло, предложила мне подождать: декан принимает кого-то из студентов. Студентом этим оказался Берт Флассер, которого я не видел с тех самых пор, как съехал из комнаты на четверых. Из-за чего, интересно, его вызвали к декану? Или, пожалуй, интересно, почему его не вызывают сюда каждый день? Он ведь все время с кем-нибудь конфликтует. Вернее, он все время конфликтует буквально со всеми. Провоцирует людей, подзуживает и сам же осаживает. Как вынести такое, если это происходит круглыми сутками и повторяется изо дня в день? И кто, кроме Флассера, добровольно избрал бы роль всех дразнящего, ехидничающего на каждом шагу и, разумеется, всеми презираемого, воистину отвратительного изгоя? И в каком другом месте, кроме Уайнсбурга, могло бы процветать столь омерзительное чудовище, только упивающееся тем, что проклятия так и сыплются ему на голову? Меж тем здесь, в этом мире праведников, анафема стала для Флассера родной стихией, в отличие от меня!

Не обращая внимания на секретаршу, Флассер радостно бросил мне на выходе:

— Блёв — это круто! — И уже у самой двери в коридор он повернулся ко мне и угрожающе прошипел: — «Всей вашей подлой шайке я отмщу!»

Секретарша, сделав вид, будто ничего не расслышала, поднялась с места, чтобы проводить меня к декану. Постучав в дверь кабинета, она сказала:

— К вам мистер Месснер!

Декан вышел из-за стола, чтобы пожать мне руку. Запах рвоты давным-давно успел выветриться из помещения. Так откуда же узнал о ней Флассер? Неужели все об этом знают? Неужели секретарша декана сочла своим долгом сообщить об этом всем и каждому? Не колледж, а сборище сплетников и ханжей! О господи, как же я ненавижу его!

— Выглядишь ты хорошо, Марк. — Декан смерил меня оценивающим взглядом. — Похудел на пару фунтов, а в остальном хорошо.

— Декан Кодуэлл, я не знаю больше никого, к кому мог бы обратиться с очень важным для меня вопросом. А вырвало меня здесь против моей воли. Я не нарочно. Да вы это и сами знаете.

— Ты заболел, и тебя вытошнило. И на этом поставим точку. Сейчас ты на пути к выздоровлению и вот-вот поправишься окончательно. Так чем я могу тебе помочь?

— Я здесь из-за одной студентки, — начал я. — Мы с ней вместе слушали лекции по истории. А сейчас ее нет. Когда я в прошлый раз сказал вам, что один раз ходил на свидание, то имел в виду именно ее. Оливию Хаттон. А теперь она исчезла. И никто не хочет объяснить мне, куда она пропала и почему. А мне бы хотелось знать, что с нею все-таки произошло. Я опасаюсь, что случилось страшное. И опасаюсь, — добавил я, — что это может быть связано со мною.

Вот чего нельзя было говорить ни в коем случае, подумал я тут же. Тебя вышвырнут отсюда за доведение до самоубийства. Могут даже заявить в полицию. Вот и на того (или на ту?) Дж. Л. наверняка заявили в полицию.

В кармане у меня лежало письмо декана с поздравлениями «блудному сыну». Я ведь всего полчаса назад получил его. Строго говоря, именно это письмо с предложением любой помощи и побудило меня обратиться к декану. Вот в какую идиотскую ловушку я угодил!

— А что, собственно говоря, возбуждает в тебе такие опасения? — поинтересовался декан.

— У нас с ней было свидание.

— А не произошло ли на этом свидании чего-то такого, о чем ты не хочешь мне рассказывать?

— Нет, сэр.

Вежливо-доброжелательное письмо — и я полетел на него, как муха на мед. Блокировка — один из самых зрелищных элементов игры, причем не только в бейсболе, но и в других видах спорта. Я уже замолвил словечко за тебя в разговоре с тренером Порцлайном, и ему не терпится увидеться с тобой… А на самом деле это как раз Кодуэллу не терпелось повидаться со мной — из-за Оливии. Попал как кур во щи!

— Декан, — поправил он все тем же доброжелательным тоном. — Я для тебя декан. Так будет лучше.

— Нет, декан. Не произошло ничего, о чем мне не хотелось бы вам рассказывать.

— Ты уверен?

— На все сто процентов! — И буквально в то же мгновение я представил себе текст предсмертной записки, изобличающей меня без каких бы то ни было шансов на оправдание: «У нас с Марком Месснером был сексуальный контакт, после чего он бросил меня, посчитав шлюхой. И лучше мне умереть, чем жить опозоренной».