Точка возврата - Мария Ильина

— Анна!

— П-петр! — выдавил из себя, напрягшись.

— Эк ты устал с дороги! Пять часиков проспал кряду! — подошла поближе, на щеке крупная волосатая родинка, как паук.

Левка невольно отпрянул и окончательно проснулся. Оглядел бабу повнимательнее: немолодая уже, лет под тридцать, явно одинокая, сразу видать. Перекантоваться у нее пару деньков, а потом… Будто не для себя выбирал, а для Петьки Лугова. Так уж показалось, что жизнь под чужим именем не всерьез, будто игра. А болото затягивает, мерзкое, топкое. Полгода как не бывало. Анька-зараза сюрприз преподнесла. Ребенок… Все замечали, а он нет. Да и время… Едва восемь месяцев прошло. Срам, насмешки. Не мой сын, и баста! Хоть убивайте! Анна пошумела, пошумела и сдалась. В суд подавать не стала, потерять боялась, дура! Замуж хотела. Но это дудки! Паспорт, теперь уже свой, выстраданный, поганить? Ни за что! Старик ощутил тогдашнее злое упрямство и гордость, слово-то свое он сдержал. Холостым отчаливать собирался.

Сын умненьким, послушным уродился. За отцом, как собачонка, бегал. Лицом и ловкостью вылитый Левка Надеждин. Только без придури. Был бы Юрка озорником безбашенным, ни за что бы не признал, на кой замороки лишние? А так не пацан, а сказка! Когда мальчишке исполнилось восемь лет, стал он Луговым Юрием Петровичем.

Жизнь тянулась серая, мерзкая, как теплая водка. Напиваться стал без удержу. Анька ругалась, а ему хоть бы хны! Сын после армии домой не вернулся, военным стал, в Москву подался, женился, внук родился. Бабка ездила к ним, малыша нянчила. Письма писала, гостинцы посылала. А он нет. Не мог вот так назад, как побитый пес, приползти. Три года, как Анны не стало, умирая, просила детей не забывать. Тоже мне дети! Мужики взрослые. Но слово дал. Мысль зародилась вернуться, взглянуть, точки над i поставить. Старуха в гробу древняя, сморщенная, а паук на щеке все тот же черный, волосатый, без седины. Чего только не бывает, вся жизнь псу под хвост! Глянул на могилу в первый и последний раз. Понял: не лежать вместе.

Старик огляделся, вздохнул, устало привалился к стене гаража. Немного успокоившись, начал различать голоса за тонкой перегородкой. «Так это же Валеркина "ракушка", и говорят обо мне!» Чтобы получше слышать, старик подошел к щелястому краю, задел ногой пустую бутылку, поставленную на бордюре, она покатилась вниз, послышался звон стекла.

Розовая спортивная сумка все норовила соскользнуть на пол с пыльного комодного ящика. Раскиданные по дивану вещи, как скомканные тряпки. Лада то запихивала их в сумку, то выкидывала обратно. Металась, не соображая, что все-таки нужно взять.

«Да не все ли равно, черт возьми! — Валерий отвернулся, чтобы скрыть раздражение. — Главное, уехать отсюда! Не видеть всего этого!» Стукнул кулаком по кожаному подлокотнику, взметнулась пыль. «Интересно, когда ее вытирали последний раз? Еще тогда! При той жизни!»

Затхлость, духота давили, мешали дышать, тесно, как под обломками. Встал, прошелся, тапочки липли к полу. «Надо убрать, вот Ладу отвезу и начну!» Немного растерялся, сообразив, что не знает, с чего именно начинать, ведь он никогда этого не делал. «Нет, было, но очень давно. Главное, не сдаваться! Сперва разобрать бардак, а далее…» Выскочил подленький трусливый вопрос: «Зачем рыпаться, когда ничего уже не изменишь?» За последний год столько всего навалилось: семья, ребенок… Только успевай поворачиваться! А тут еще деда черт принес и далее по нисходящей. Перед глазами, будто сейчас, заболевший малыш, ворчание Лады, кашель старика за стенкой. Еще можно было все спасти. Потом больницы, врачи, череда однообразных постных рож. Вниз по течению, бессилие во всем. «Да как может быть иначе? Ведь за тебя всю жизнь решал кто-то другой! Мать, начальство, жена, даже дед — и тот приехал, сел тебе на голову, а ты даже не взбрыкнул! Так нельзя!»

Валерий вскочил, дернул оконную раму, сквозняк уже никого не простудит. Нет, всплеск был! Осенью на площади трех вокзалов сцепился с вором отчаянно, исступленно. Сила и правота кружили голову. Потом все заглохло. Но искра осталась, он чувствовал. «Ищи убийцу, защити Ладу, сделай хоть что-нибудь сам!»

Заиграла музыка: романтичная, нудная, полный релакс. Валерий поморщился от отвращения, не сразу сообразив, что это его мобильник пищит из-под груды тряпок. «Так и есть, мать! Не буду подходить! Замучает расспросами по поводу похорон. Не знаю, не хочу знать, не могу! Это он должен был хоронить меня лет этак через сорок».

Грохнул об пол злополучный ящик, перевернулась сумка, рассыпались вещи. Лада, чертыхаясь, пихнула все обратно, дернула молнию. Слезы из глаз. Тряпки навязли на розовых «зубках». Валерий потом долго вытягивал их обратно. Лада в последний раз обежала квартиру, шаря по углам невидящим взглядом.

— Все. Пора! — опустилась на табуретку в коридоре, устало облокотилась на стену, нечаянно увидела зеркало, стала вяло приглаживать волосы. — Что я скажу маме?

— Она тебя поймет!

— Кстати, твоя мамаша тут накинулась на меня по телефону, я ее послала, — сказано почти равнодушно.

«Действительно, что сейчас имеет значение? Только не мать с ее инквизиторской правотой и кучей правил, которые расшибись, но соблюди! И не оставь Ладка Тошку одного, все было бы хорошо…» — мысли вяло крутились на одном месте.

Лада всхлипнула, вытерла нос рукавом безразмерного серого свитера. Лицо красное, опухшее, словно у аллергика. Мучительно долго возилась со шнурками, будто завязать их невыносимо сложно, как для ребенка. Маленькая, слабая девочка, а ведь всегда была такой сильной и взрослой — или казалась? Валерий неловко переступил с ноги на ногу, накинул на плечо розовую сумку, взял ключи.

— Пойдем!

Лестничная площадка, лифт, подъезд… Все мимо, незаметно, как во сне. Солнце долбануло неожиданно ярко, будто стараясь разбудить. Не вышло. Так они и шли до гаража на автопилоте, ничего не замечая вокруг.

Замок громыхнул о железную стенку «ракушки», Валерий привычно засуетился, Лада заговорила:

— Вот ты все вбивал мне в голову, что дед на самом деле — тот парень с фотки, Надеждин! Пусть так, но не все ли это равно?! Тошку-то не вернешь! — с силой дернула сумку на себя, где-то поблизости звякнуло разбитое стекло.

— Нет! Врага надо знать в лицо!

— Сказки из прошлого не помогут его найти! Важно здесь и сейчас!

Он обнял ее, удивившись переполнившей его нежности: «Все будет хорошо!»

Исходившее от этих слов тепло обожгло старика через железо перегородки.

«Он любит ее!» — уныло констатировал здравый смысл. «Этого не может быть, не должно! Фальшь, слюнтяйство!» Хотелось крикнуть, обвинить, обязательно, иначе разрушится мир. С трудом сдержался. «И о каком еще Надеждине талдычит эта свистушка?» Тут дошло: случилось то, чего он так хотел. И что же? Да ничего! Все пусто! Даже не сразу признал свою фамилию, слишком отвык за шестьдесят лет. Связующая нить истлела и перетерлась, остался лишь крохотный, жалкий обрывок. Левка Надеждин окончательно канул в мутную воду. Поток все крутился перед глазами, шумел, сливаясь со звуком мотора. Отъехала черная «тойота», не такая чистая, как обычно, машинально отметил про себя старик. «Всю жизнь их разворошил, и что же дальше?»