Хранитель равновесия. Темные игры - Дана Арнаутова

– Я не из лихих людей, – ответил он, помолчав, на самое главное опасение караванщика. – И прошусь в джандары не для того, чтобы разглядеть твой товар или напоить верблюдов дурным зельем. Ты прав, уважаемый ир-Салах, я бы сам заплатил тебе за эти несколько дней службы. Но это дело не между мной и тобой, а между мной и моим сердцем. Я никогда не звался соколом каравана, но хвосты ишакам покрутил вдоволь, хоть это и было давно… – Он позволил себе усмешку под напряженным взглядом караван-даша. – Здесь, в Аккаме, я удостоился чести видеть самого благодатнейшего. Он говорил со мной о грехах и жизненном пути, как положено святому человеку, и я услышал. Вернуться к караванному котлу, пусть и ненадолго, это мой обет смирения. И оплата давнего долга. Очень давнего. Клянусь водой и небом, что не замыслил ничего тебе во вред, уважаемый.

Он поклонился, ощущая странную безучастность, хотя сейчас должен был изнывать от желания склонить караван-даша на свою сторону. Ему нужно добраться до Салмины – это приказ Раэна! Но если придется, он проделает путь в одиночку, ничего страшного. Главное, сейчас не потерять эту чудом случившуюся встречу со своим прошлым!

– Ты ведь из людей песка? – задумчиво спросил ир-Салах, и Халид молча кивнул. – Что ж, кто я такой, чтобы помешать человеку встретиться со своим сердцем? Я принимаю твою клятву, уважаемый Халид, и беру небо ей в свидетели. Полтора серебряных дирхема в день, и корм для своего коня покупаешь сам.

Халид поклонился опять, на этот раз уже ниже и почтительнее.

– Скажи Соколу Мехши, что я взял тебя на службу. – Ир-Салах пожевал губами и нехотя добавил: – Если спросит, почему мимо него, говори, чтобы пришел за ответом ко мне.

Халид поклонился еще раз и вышел из шатра караван-даша, поставленного прямо на подворье, где собирались в путь.

Ноги несли его сами, голова кружилась, во рту пересохло. Но прежде, чем найти Сокола Мехши, он купил у кожевенника, работавшего неподалеку, несколько локтей кожаной ленты и тщательно замотал рукоять Ласточки. Сапоги и пояс, хорошо подумав, оставил. На обувь ни один опытный воин денег не жалеет, а пояс, усыпанный серебряными бляшками, многим наемникам служит запасом на черный день.

Еще он купил другой головной платок, из белого полотна и длиннее обычного. Прямо у прилавка сдернул свой и повязал новый, а потом подобрал оставленный свободный конец и закрыл им лицо до самых глаз, подоткнув и закрепив у правого виска по пустынному обычаю – пальцы сами вспомнили нужное движение. В Аккаме, далеком от Пустыни, так мало кто ходит, но как раз у караванной охраны это вопросов не вызовет. Сам караван-даш безошибочно признал в нем человека из песков, значит, это увидят и другие. «Жаль, глаза приметные, – усмехнулся он про себя. – Прав был Раэн… Однако с этим ничего не поделать. Что ж, остается надеяться, что за эти восемь лет я ушел достаточно далеко от себя прежнего. И что боги не зря послали мне эту встречу».

Очередная туча, приплывшая из далеких гор за Степью, размеренно сыпала снег на холмы, укрывающие долину, и сам Нисталь. Как-то вечером, устав от бесконечных тренировок, Фарис выспросил у Раэна, откуда берутся снег с дождем. В детстве дядя Нафаль рассказывал ему и это, и многое другое, но вечно спешащий мальчишка слушал травника невнимательно. У Раэна вроде бы те же самые объяснения оказались интересными и простыми, так что Фарис легко разобрался в том, что целитель назвал круговоротом воды. Ему даже пришло в голову, что все знания, которые маги и мудрецы называют непостижимыми для простонародья, они сами нарочно делают сложными. В самом деле, кто будет почитать мудреца, если то, что он знает, станет известно любому мальчишке? А так запутаешь простого человека учеными словами – и поклоны будут ниже, а подношения за советы – богаче.

Раэн, которому Фарис изложил эту мысль, посмеялся и подтвердил, что именно так оно и есть. Но добавил, что мудрость подобна монете. Бывает, что в дорожной пыли можно подобрать полновесный золотой, а бывает, что почтенный купец, лекарь или целитель попытаются всучить тебе обрезанный или фальшивый дирхем, иногда сами того не ведая.

На вопрос, как же отличить настоящую мудрость от поддельной, Раэн, улыбаясь, посоветовал проверять чужие слова на оселке собственного разума. Мол, не все, что блестит, является золотом настоящей мудрости. Поскребешь хорошенько – а там жадность, глупость или самодовольство. Ошибиться легко, но опытные купцы и менялы, как известно, чужими весами не пользуются, воин подбирает саблю по руке, а плотник сам острит свой топор. Точно так же и человеческий разум подобен оружию и весам, инструменту и пробному камню.

Над этими словами Фарис думал еще дольше, а потом спросил, как же так получается, что среди людей все равно есть умные и глупые? Если каждый человек может заточить лезвие своего разума, почему немногие это делают?

– Ну, во-первых, не всякий разум можно заострить, – отозвался Раэн, колдуя над установленной в раскаленный песок джезвой. – У тебя же дед вроде был кузнецом? Значит, ты должен понимать, что из плохой руды хороший клинок не выкуешь, хоть наизнанку вывернись. Бывает, что человеку просто не дано думать, вот уродился он с такой головой, бедняга. И тогда одно спасение – слушать умных людей.

Фарис кивнул – подобного он повидал предостаточно даже среди своих друзей и родичей. Вроде бы объясняешь на совесть, а по глазам видно, что слова уходят, как вода в песок, без всякой пользы. Ну да, из плохого железа саблю не скуешь, из осла лихого скакуна не вырастишь.

– А бывает, – продолжил Раэн, снимая джезву с ароматным парком, – что и руда вроде бы хороша, но ведь ее ковать надо. И не всегда это могут сделать родители да наставники. Кое-что человек может воспитать в себе только сам. А это сложно. Трудно, долго, иногда больно. Вот ты каждый день упражняешься с саблей, а помнишь, как начинал? Тело болело, руки не слушались, да и сколько синяков получил, верно? Разве не легче лежать на диване и пить кофе с пахлавой?

– Легче, – признал Фарис. – Но ведь хорошим бойцом так не станешь.

– Ну, так и не все люди хотят стать бойцами, тем более хорошими. На это нужно изрядный кусок жизни потратить, от многого отказаться. Человеку хочется с друзьями в чайхане посидеть и на девушек полюбоваться, да и мало ли других радостей? А вместо этого нужно саблей махать, пока сто потов не сойдет. И не день, даже не месяц, а долгие годы. Вот и с мудростью точно так же. Надо читать книги и слушать наставников, а потом еще самому напрягать разум, чтобы все это обдумать и усвоить. Целитель изучает свойства человеческого тела, признаки болезней и рецепты зелий. У кузнеца, художника или швеи тоже достаточно знаний и секретов мастерства. А самое обидное, что никто тебе заранее не может пообещать, что учеба пойдет на пользу. Бывает, что человек долгие годы учится лечить, а хорошего целителя из него так и не выходит. Или машет-машет саблей, да все без толку. То ли руда не та, то ли кузнец где-то ошибся, то ли сам клинок хотел быть не саблей, а мотыгой или плотницким топором, а то и спицей для вязания, понимаешь?

Фарис молча кивнул, растерянно подумав, что никогда не задавался вопросом, для чего ему учиться военному делу? Ладно, сейчас он просто время занимает и гонит подальше тяжелые думы. Но раньше-то? Отец говорил, что это достойное занятие для мужчины, да и сам Фарис понимал, что чем лучше владеешь саблей, тем легче уцелеть, если встретишься со степняками. И ему нравилось ковать себя, как это назвал Раэн. Изо дня в день становиться крепче, ловчее, быстрее. Иногда мелькали мысли уехать из долины, пойти на службу к пресветлому шаху… Или просто поискать в этой жизни чего-то особенного, не похожего на ежедневную возню с овцами и табуном. Но потом Фарис думал, как же без него мать и сестры с братом… Пока еще малой подрастет и сможет делать мужскую работу!