Сын Авонара - Кэрол Берг

Прошел час. Я смогу. Ради Анны и Ионы, спасших мне жизнь, ради свободы, я смогу. О чем они могут спросить меня, о чем не спросили за недели допросов перед казнью Кейрона?

— Гляди внутрь себя, Сейри, — сказал мне Кейрон. — Смотри на красоту, которую ты сохранила внутри, жизнь, которая заключена в тебе, искру, которая не принадлежит больше никому. Этого они не сумеют коснуться.

Я не допущу их внутрь. Кейрон выстроил внутри себя настоящую крепость из покоя, чтобы защитить собственную искру жизни, но в конце она подвела его. Он умер, крича. Но я дочь воина, я разбираюсь в фортификациях. Чтобы противостоять гнусной жизни, нельзя допускать ни покоя, ни чувств. Иначе не сумеешь избежать привязанности к кому-то или чему-то. Я не позволю этим людям торжествовать.

— Сериана Маргарита из Комигора.

Человек с тяжелой челюстью, в красной одежде и с посохом, на золотом набалдашнике вырезан дракон. Расправив плечи и глядя перед собой, я поднялась и проследовала за ним по коридору, через высокую арку двери, в Большой зал. Сотни людей толпились вдоль стен просторного зала, их яркие одежды выделялись на фоне темного древнего камня. Холодный свет струился сквозь высокие окна.

В дальнем конце зала, едва различимые в блеклом свете, сидели за полукруглым столом двадцать человек. В центре на золоченом стуле восседал Эвард. По бокам от него расположились те, кого я знала: канцлер Вилларр, герцоги Памфильский, Аристидский и Греймонтский, граф Джеффи, старый приятель моего отца, совсем сморщенный. Так много тех, кто когда-то составлял часть моего мира. За столом размещалось несколько рядов наблюдателей достаточно высокого ранга, раз они имели право восседать на стульях, — жрецы, особенно заинтересованные в тех, кто нарушал законы, касающиеся чародейства. Остальные стояли переговаривались, прикрываясь веерами, зажатыми в унизанных кольцами пальцах.

В нескольких метрах от стола человек с тяжелой челюстью ударил посохом в пол передо мной, не позволяя подойти ближе. Проговорил сквозь зубы:

— Низкий поклон. Ниц. Сейчас же.

Он наверняка шутит. Никто из знати никогда не падал ниц. Король был первым среди равных. А уж перед Эвардом? Ни за что. Я сделала глубокий реверанс, как этого требовал этикет, не склоняя головы. Мой отец был членом Совета лордов. Моя мать была придворной дамой королевы Теодоры.

Когда я распрямилась, то заметила Томаса. Он стоял с окаменевшим лицом, пока розовощекая юная блондинка дергала его за рукав, хихикав и перешептываясь с другими женщинами. Его жена Филомена.

Распорядитель с тяжелой челюстью шептал у меня за спиной:

— Низкий поклон. Ниц. Сейчас же.

Я стояла.

Расслабленная поза Эварда не вязалась с его напряженным голосом:

— Те, кто живет благодаря нашему поручительству, должны выказать почтение.

— Ваше величество, я выказываю почтение всем, кто принадлежит тому же званию, которому имею честь принадлежать и я. Пренебрежение подобными традициями поставит под сомнение само устройство общества. Если бы я преследовала подобную цель, скорее всего, я была бы теперь в ином месте.

Толпа разом выдохнула. Эвард хлопнул кулаком по столу.

— Единственное звание тех, кто входит через Ворота Просителей, — просители. Тебе придется подчиниться правилам, или тебя заставят.

Это было бы несложно, хотя и мерзко — ублажить Эварда, как он хотел, но в его случае это означало зародить в нем надежды, которые я не собиралась осуществлять. Я спокойно стояла, пока Эвард не кивнул распорядителю. Меня окружили три стражника в красных мундирах. Двое схватили меня за руки и растянули их в стороны, третий заставил опуститься на колени и наклонял голову, пока я не коснулась пола. Через миг они отпустили меня, и я снова стояла. Томас побагровел. А чего он ждал?

Первым заговорил канцлер.

— Сериана Маргарита, вы были признаны виновной в серьезных преступлениях: связях с врагами Лейрана, укрывании преступников, участии в предательском заговоре, целью которого было возвести на трон Лейрана…

Я даже не стала слушать, пока не заговорил Эвард.

— Где ты находилась с тех пор, когда так неблагодарно покинула семью?

— В деревне к югу отсюда, ваше величество.

— И кто тебя укрывал?

— Крестьяне. Никто конкретно.

— Эти крестьяне знают о твоих преступлениях?

— Они знают, в чем меня обвинили. Я не признаю за собой никаких преступлений. Мой муж был целителем, он делился своим благословенным даром с теми, кто в нем нуждался.

Слушатели недоверчиво зашумели. Верховный жрец Джеррата, высокий человек с каменным лицом, поднялся со своего кресла.

— Невероятно!

Эвард постучал по столу, требуя тишины.

— Все еще упрямишься? Мы бы советовали тебе придержать свой ядовитый язык. Было бы слишком просто ответить на твой злобный выпад, сделать то, о чем придется сожалеть завтра. Скажи нам, в эти месяцы с момента вынесения приговора общалась ли ты с кем-нибудь, кто когда-либо практиковал, изучал, проповедовал нечистое и злобное искусство чародейства?

— Нет.

— Нарушала ли ты каким-либо иным способом наши законы?

— Нет.

Тогда Эвард предоставил задавать вопросы другим. Прошло больше часа. Занималась ли я заклинаниями и заговорами? Знала ли я, как это делается? Где мы отправляли проклятые богом обряды? Правда ли, что покойный герцог Гольтский и сам был магом? Спала ли я с мужчиной после того, как сбежала из дома? Хуже всего были вопросы женщин.

Пока разыгрывался фарс, казалось, что Томас сейчас взорвется. Его лицо запылало, когда один из его друзей спросил меня, может ли маг «наколдовать, чтобы его член стал больше». А когда его собственная жена поинтересовалась, ублажаю ли я себя сама, поскольку ни один мужчина не ляжет с женщиной, оскверненной магом, мне показалось, что он готов ее прибить. Дарзид сидел у него за спиной и задумчиво наблюдал.

Все это прошло бы бесследно, если бы, выходя, я не заметила у двери сосредоточенного Грэми Роуэна. Когда я подумала, что он слышал все, на что я была вынуждена отвечать, я поняла, что меня действительно унизили.

Путешествие обратно в Данфарри было даже более неловким, чем путь в столицу. Роуэн не сводил глаз с дороги. Я не могла смотреть на него без гнева и возмущения и тут же принималась поносить себя за то, что меня волнует мнение какого-то шерифа. Мы добрались до моста через Дан к полуночи. Чувство долга заставило меня поблагодарить возницу — он мог бы оставить меня возвращаться пешком.

— Спасибо, что довез, шериф.

— Я удивлен, что вы захотели вернуться к ничтожным крестьянам.

Глупец. Разве он не понимает, что лучше не привлекать внимание Эварда? Я развернулась, чтобы уйти.