Узел времен - Грэм Хэнкок

Вынув остальные сокровища, Рия разложила их на полу и принялась внимательно разглядывать. Все камни были одного размера, формы и веса. Все сверкали на солнце и были полупрозрачны, словно туман или облако. Безупречные и гладкие на ощупь.

— Я полжизни их хранила, — сказала Мерина. — Нашла их у реки Змеи; они лежали на берегу, выложенные кругом, еще мокрые, как будто кто-то только что достал их из воды, но вокруг никого не было. В них была некая сила, даже дурак понял бы это. Я подобрала их и взяла с собой. И все эти годы хранила их…

— Тогда ты не должна отдавать их мне. Они слишком ценны, чтобы подарить…

— Все эти годы я хранила их, — повторила Мерина, — даже не зная, зачем. Но прошлой ночью Владычица Леса посетила меня и сказала, что я должна отдать их тебе.

Вместе с этими словами в голове Рии возник образ прекрасной, странного вида женщины, о ней рассказывал Бриндл, называя ее этим же титулом; ее же Рия видела во время своего путешествия в мир духов при помощи «Маленьких Учителей». Рослая женщина с длинными черными волосами и темно-синей кожей, находящаяся на другом берегу реки вместе с давно умершими родителями Рии.

— Вчера вечером, когда я съела «Маленьких Учителей», я тоже видела эту женщину с синей кожей… — ошеломленно ответила Рия.

— Она не женщина, Рия! Не заблуждайся насчет этого, она вообще не человек. Она — один из вечно живущих духов. Тех, для которых открыты все миры, все времена и все места. Прошлое, настоящее, будущее — ничто не скрыто от нее.

— Но зачем же она хотела, чтобы я взяла камни?

— Зачем, дитя мое? Разве не очевидно? Она хотела, конечно же, чтобы ты бросала их.

Из-за недолгой остановки у «Старбакса» в Санта-Монике, плотного утреннего движения на 405-й трассе и поношенного движка замшелого «Шевроле» Баннермана восьмидесятикилометровая дорога из Лос-Анджелеса в Ирвайн длилась уже второй час. В такой ситуации Леони уже давно закипела бы — она терпеть не могла задержек в исполнении планов, чем бы они ни были вызваны. Но сейчас, только что вырвавшись из ужасной психушки Сэнсома, она была в другом настроении. Каждая миля, которую они проползали по шоссе, отдаляла ее на милю от Маунтин Ридж и на милю приближала к лаборатории Баннермана, а возможно, и к разгадке тех вопросов, которые мучили ее всю сознательную жизнь.

— Программа предусматривает обустройство участников, — объяснил Баннерман. — Договоренность такова, что все добровольцы, а их тридцать человек, живут в кампусе при исследовательском центре и не контактируют с внешним миром в течение всего периода исследований. Длительность эксперимента — четыре недели, но остальные участники уже провели там около двух недель, так что тебе придется вступать в проект на ходу.

— А что за кампус? Что-то вроде общежития? Не уверена, что мне будет легко ужиться с тремя десятками совершенно незнакомых людей.

— У тебя будет небольшая отдельная комната. Можешь оставаться одна, можешь общаться с другими, как захочешь. Единственное условие — раз в два дня ты приходишь в лабораторию, находящуюся в подвале этого здания, мы делаем тебе инъекцию препарата, а потом ты рассказываешь нам о результатах его воздействия… Иногда мы предлагаем сделать две-три инъекции за день, но это может оказаться слишком круто.

— Эти инъекции… это же не кетамин, а?

— Кетамин? — удивленно, даже с долей обиды спросил Баннерман. — Нет, конечно. А почему ты так подумала?

— В Маунтин Ридж, когда я вчера вечером попыталась сбежать…

— Это был отчаянный шаг, я скажу, — тут же заявил Дэвид.

— Я просто взбесилась от того, как они со мной обращались, — ответила Леони. — Но из этого ничего хорошего не вышло. Они мигом меня поймали, а потом вкатили полный шприц «кета» и привязали к койке. Там я и была, пока этим утром некий рыцарь на белом коне по имени Джон Баннерман не прискакал и не спас меня…

Лицо Баннермана помрачнело от возмущения.

— Это так безответственно с их стороны! — выпалил он. — За такое использование кетамина Сэнсома можно было бы упечь за решетку. Его не используют в качестве успокоительного, если ты, конечно, не лошадь.

— А для чего же используют?

— Для многого. В качестве обезболивающего при некоторых операциях. Кроме того, это сильный галлюциноген, поэтому он столь популярен в клубах и на рэйверских вечеринках.

Леони понимающе кивнула.

— Я один раз врезала его в клубе. Крутой был приход. Но то, что случилось в Маунтин Ридж, было куда круче.

— Не знаешь, сколько тебе ввели?

— Медсестра сказала что-то типа «четыреста миллиграмм внутримышечно».

— Да уж! — ответил Баннерман, присвистнув. — Вколов четыреста миллиграмм, тебе бы можно было делать операцию на сердце, и ты бы ничего не почувствовала.

— Да, меня вышибло. По крайней мере, мое тело. Но ум вышел на свободу, и я отправилась в то же самое место, где побывала, когда очутилась на грани жизни и смерти. Снова та же самая «земля, где все становится известно», и там был Синий Ангел. И зеленые цветы. И чудовища, похожие на деревья, но на самом деле это птицы с огромными клювами. Видела там девушку, на которую они хотели напасть. Пыталась предупредить ее, а потом меня снова выдернуло оттуда, и я оказалась в своем теле, на койке в Маунтин Ридж.

— Помнится, ты сказала, что твои ощущения во время клинической смерти были «более реальными, чем материальный мир», да? А в этот раз тоже?

— На тысячу процентов. Но ведь кетамин — просто наркотик…

— Не обязательно. Помнишь, мы с тобой говорили, что наши мозги — не столько источник сознания, сколько приемник, выводящий сознание на физический уровень?

— Насчет того, что мозг — что-то вроде телевизора?

— Именно. И подавляющее большинство людей имеют мозг, по умолчанию настроенный на единственную программу — «Канал нормальности». Другими словами, на нашу повседневную реальность.

— Выглядит логично, — сказала Леони. — Мы бы свихнулись, если бы это было не так.

— Но это не значит, что не существует других каналов, транслирующих нам свои передачи, и что их программы менее реальны, чем та, которую мы обычно воспринимаем. Возможно, в состоянии клинической смерти происходит выброс естественных гормонов, меняющий настройку мозга и позволяющий воспринимать иные реальности.

— Но какое отношение это имеет к запрещенным для обычных людей лекарствам, таким, как кетамин?

— Самое прямое, если я прав. На самом деле весь мой исследовательский проект основан на использовании запрещенного лекарства.

— Шутишь, — ухмыльнувшись, ответила Леони. — Ты колешь людям запрещенное лекарство прямо на территории Калифорнийского университета в Ирвайне?

Баннермана явно беспокоила такая тема разговора.