Спящая - Мария Некрасова

–Правда?– спрашиваю.– Ну, что он такой был?

–Я его не знал, а болтали разное. Что есть такой, с животными разговаривает, с деревьями… За это, говорят, и побили. Что он, мол, с животными разговаривает, а с ними, хулиганами, не разговаривает.

–Они дураки?

–Думаю, да. Сами придумали, сами обиделись, сами побили. А потом и случился тот потоп. Только парень уже в городской больнице был к тому моменту, а потом и вовсе уехал. А так мы, пацаны, ещё верили, что если лягушку раздавить – дождь будет… Не забивайте голову ерундой, молодёжь. Вон, смотрите, уже проясняется.– Дед поставил на подоконник пустой стакан и кивнул на окно.

Катька тут же прилипла к стеклу, мы сМишкой тоже привстали, иПетров-отец шагнул к нам посмотреть, что там на улице. Серое небо ещё было серым, но где-то впереди сквозь светлую прореху пробивался солнечный луч.

Вошла санитарка, хмыкнула, глядя на нашу компанию у окна, молча стала вытирать лужу, которая натекла с сохнущей на стульях одежды. Микки ловил зубами швабру. В палату постучались, заглянула Галина Ивановна, и я чуть не заржал в голос: на ней была такая же пижама, как у нас, только розовая.

–Медсестра не у вас? Там бабе Гале нехорошо.

* * *

Мы сМишкой переглянулись (Кать, побудь с дедом!) и пошли на выход. В коридоре уже суетились. Две медсестры быстро процокали каблуками впереди нас и нырнули в женскую палату. Первое, что я увидел в открытую дверь, был Юрич. Он стоял, вцепившись в спинку дальней койки у окна, где уже толпился целый хоровод. Две медсестры в робах, санитарка, бесчисленные подружки бабы Гали в розовых пижамах… Юрич, кажется, один был в обычной человеческой одежде, не в этом сине-розовом, не в голубой робе медсестры. Сухой. Наверное, раньше всех убежал вНовые дома. Он стоял, открыв рот, уставившись на бабу Галю. Я такого раньше не видел, даже не сразу понял, что за выражение такое у него на лице. Обычная нагловатая ухмылочка сгладилась, стёрлась, будто не было. Даже морщинок у глаз не было, а их видно с пяти шагов: там белые полоски незагорелой кожи, если он не ухмыляется, как обычно. Он был весь бледный, вот в чём дело.

Сине-розовый хоровод толпился вокруг кровати. Я потихоньку подошёл ближе… Юрич вздрогнул, когда я приблизился, щека дёрнулась, пытаясь подняться в обычную ухмылочку, и опала.

Баба Галя стонала во сне. Надеюсь, во сне: она лежала с закрытыми глазами, без капельниц и прочих больничных штук: просто спит человек, шевелит губами…

–Его убили,– произнесла баба Галя и заметалась головой по подушке.– Убили! Его нельзя было убивать: всем плохо будет! Убили…

–Кого?!– Юрич это шепнул громко прямо мне в ухо, я даже отшатнулся, но он не обратил внимания. У него были совершенно шальные глаза.

–…И вот так уже минут пять,– шепнул кто-то из бабулек рядом.

–С этим потопом и не такие кошмары приснятся,– поддержал другой старушечий голос.– Мне вот вчера…

Медсестра строго посмотрела почему-то на меня, я отступил. Баба Галя распахнула глаза, резко, как в кино. Медсестра как будто вздрогнула, но быстро взяла себя в руки:

–Как вы себя чувствуете?

Баба Галя ошарашенно уставилась на всю толпу вокруг себя, всё ещё шевеля губами:

–А?! Нормально. Мне нужно посмотреть «Новости»! Мне приснилось…

–Скоро посмотрите, ещё…– медсестра взглянула на телефон.– Полчаса. Отдохните пока.– Она наклонилась и стала что-то негромко говорить, одновременно делая всем жест, чтобы расходились. Баба Галя рассеянно кивала.

* * *

Расходились все неторопливо, да и куда идти? Я глянул на Юрича: не видел его, как пришёл, неужели так и ошивался в женской палате? Он не спешил уходить. Стоял, вцепившись в спинку, только чуть хватку ослабил. Что за странность такая? С бабой Галей он никогда не дружил. Его напугал чужой кошмар? Мне самому было неуютно: одно дело слушать её рассказы про грядущий потоп и апокалипсис, другое – вот так…

Я вышел в коридор и стоял пялился в картинку на стене, не помню, что там было нарисовано. Идти к своим не хотелось. Казалось, с этим потопом произошло что-то необратимое, что-то страшное, что баба Галя – наш вестник апокалипсиса – вдруг оказалась права. «Убили». Неужели кто-то утонул в воде по пояс? Тогда при чём здесь «убили»? Нет, тогда будет «погиб», «утонул». «Это сон чокнутой бабульки»,– шепталось в голове, но его заглушало это: «Всем будет плохо».

* * *

…Ночью ещё иЮрич добавил. Нас погнали спать в девять по больничному режиму. Я думал, никогда не усну, но отрубился, едва лёг.

Проснулся затемно. В окно проникал свет фонаря, а за ним, там, где должны быть наши затопленные домики, зияла чернота. Свет, наверное, не скоро дадут. Как там отец, застрявший на переправе? Спать уже не хотелось, я валялся и думал, пока не услышал странные звуки.

Сперва мне показалось, что кто-то идёт мимо палаты в насквозь мокрых хлюпающих сапогах. Я даже сел на кровати: кто это может быть? Неужели отец добрался? Но звук не удалялся, не приближался, он будто топтался на месте у самой двери. Я уставился на дверь: её хорошо освещал свет фонаря, её и две кровати по сторонам: на одной Санёк, на другой Юрич. Они оба спали. Я видел их лица. Юрич и во сне гримасничал и нервно дёргал носом. Звук исходил от него. Хлюпающий звук мокрых сапог.

Я нашарил очки, надел. Юрич шевельнул губами, дёрнул рукой, как будто от чего-то отмахивается, пробормотал что-то невнятное и повернул лицо в мою сторону. В луч фонаря попала вся его физиономия, блеснули на щеках водянистые дорожки. Он плакал во сне.

Я даже позлорадствовал пару секунд – ровно до момента, пока он не дёрнулся всем телом, не сел рывком на кровати и не взвыл.

Глаза оставались закрытыми. Из-под век текли два ручейка, Юрича мелко трясло, он быстро бормотал что-то под нос, будто уговаривая кого-то в своём сне или прося пощады. Я хотел растолкать кого-нибудь, чтобы не смотреть на это одному, но сам не мог пошевелиться. Так и таращился, пока Юрич не завопил громче и не распахнул глаза. Наверное, он проснулся от собственного крика.

–Вы так всю деревню перебудите.– Я сказал это, чтобы он перестал вопить, спустился на землю. Мне самому было жутко слушать его стоны, но, в конце концов, это же просто ночной кошмар, так я тогда думал.

–А?– он ошалело уставился на меня и смотрел. Свет уличных фонарей проникал сквозь тонкие белые занавески, я видел его лицо. Перепуганное, без этой обычной ухмылки, какое-то чужое, какое-то не его. Терпеть не могу Юрича, но в тот момент я его пожалел.– Ромка, ты?– Кажется, это был единственный раз, когда он назвал меня Ромкой. Не очкариком, не ботаником, не как обычно. Голос тоже был сдавленный, как будто его душили.

–Я. С этим потопом всем снятся кошмары. Наверное, это нормально, если всем…– Я просто хотел его успокоить, чтоб не орал мне тут. А он отмахнулся, пробубнил что-то невнятное, а потом спустил с кровати ноги и взвизгнул.

Вопль был такой, что я подпрыгнул и в одну секунду оказался у его койки. Во сне заворочался Санёк, дед Артём пробормотал что-то, аЮрич шарил рукой по тумбочке, уставившись себе под ноги.