Человек-змея - Крэг Клевенджер

— Вот тысяча баксов, — сказал я. — Ты моя жена, а Пол — наш сын. Давай оформим ему карточку соцстраха. Когда всё закончится, получишь ещё тысячу.

— У него уже есть карточка.

— Знаю.

На свидетельство о крещении и больничную справку о рождении ушло пятьдесят пять минут, и вскоре из окружного архива прислали свидетельство о рождении на имя Пола Джона Макинтайра.

— Его второе имя Майкл, — вяло протестовала Шарон.

— Было Майкл — стало Джон.

Я подал заявление на паспорт и номер соцстраха и, естественно, получил письменные отказы. Свидетельство о крещении и справка о рождении — раунд второй. Четыре жалобы в окружной архив с копиями отказов из соцстраха и полицейского управления штата. Я настаивал: они спутали 1985-й год с 1958-м — серьёзная ошибка, надо исправлять!

На оформление ушло время, но я не спешил. В архиве работают медленно, значит, неэффективно, значит, по серийному номеру документа не определят, что я вру. Так и случилось: прислали и новое, заверенное печатями свидетельство, и сопровождающее письмо, всё что угодно, только бы отделаться от проблемы, то есть от меня.

Мартин Келли перестал существовать, когда Шарон взяла деньги и уехала с Полом к родителям в Виргинию, чтобы начать новую жизнь. Я получил новое свидетельство о рождении, а вместе с ним — чистые права, кредитную историю и психиатрическое досье. В общем, стал Полом Макинтайром.

Я не знал, что делать со Вспышкой, не знал, что к ней чувствую. О человеческих отношениях у неё свое представление, ярче всего проявляющееся во время секса: она привыкла воздействовать на самые низменные чувства мужчин, так что вряд ли будет по мне скучать. Аппетиты Джимми росли с каждым днём. Он всё говорил, что хочет познакомить меня с «важными людьми, которые очень ценят мою работу и строят большие планы».

В итоге я решил ничего не говорить Вспышке, не выяснять, какие планы строят относительно меня Джимми и его люди, ни с кем не прощаться.

Я просто исчез.

Натали написала мне целых пятнадцать любовных писем. Округлый девичий почерк, смайлики, сердечки. Двадцать четыре года, своя машина («BMW» лоснящегося чёрного цвета), выплаченный кредит за квартиру в Марина-дель-Рей. Шикарная девушка, питающая слабость к замкнутым парням вроде меня. Но встречаться с ней означало прыгать выше головы. Мои лучшие вещи казались линялыми тряпками по сравнению с коллекционной одеждой её друзей: на ярлыках нью-йоркские сокращения, причудливые французские и итальянские имена — хоть глянцевые журналы не листай! Я тщетно пытался соответствовать.

На протяжении шоу в «Кокосовой пальме» мы переглядывались раз семь, с каждым разом всё многозначительнее.

Бармен принёс ей коктейль (по-моему, ром с колой), мне — бурбон, и я помахал ей двадцаткой: мол, плачу за обоих. Девушка проговорила что-то слишком длинное для «Спасибо», но грохочущая музыка помешала расслышать. «Что ты сказала?» — наклонился к ней я. «Спасибо за коктейль» или «Бурбон отравлен» — я так и не узнал. На мои слова она не отреагировала, хотя и не отстранилась. Её лицо совсем близко… Под этим неубедительным, в стиле «Бульвара Сансет», предлогом мы слились в поцелуе, длившемся три бесконечные минуты. Я не ошибся: ром с колой. Отстранившись, незнакомка взяла меня за руку и повела в патио.

В зал мы так и не вернулись, прообнимавшись до самого конца шоу. Девушка слишком много выпила, чтобы заметить на лапающих её руках одиннадцать пальцев.

— Как тебя зовут? — спросила она, когда стихла музыка.

Пришлось представиться Полом.

Я впился в её губы и, разомлев от удовольствия, дёрнул за волосы. Незнакомка застонала, я тут же отпустил каштановую прядь, но она снова застонала.

— Нет, дёргай сильнее!

На всё ухаживание ушла сорок одна минута.

Неделей позже я стоял в фойе её дома в Марина-дель-Рей и звонил от вахтёра, чтобы меня пропустили. Голос, искажённый помехами, дребезжащий, фразы округлые, неопределённо-личные: молодые девушки частенько к таким прибегают, особенно если живут одни: «Сейчас дома никого нет, вы можете оставить сообщение…» Но ведь на спичечном коробке её имя (с сердечками и завитушками), адрес, дата и время свидания! Двадцать тремя минутами и тремя сообщениями позже я ушёл. Двойной бурбон, и я перезвонил из бара, оставив очередное сообщение: «Сейчас дома никого нет, вы…», а потом: «Привет, это Пол, пожалуйста, свяжись со мной, когда придёшь». Всё, хватит, возвращаюсь!

Натали перезвонила через два с половиной часа, рассыпаясь в извинениях, но не в объяснениях.

— Совсем забыла… Прости… Обычно со мной такого не бывает… Давай завтра увидимся…

Она сама выбрала ресторан под названием «Магнолия» на бульваре Беверли. Вывеска — буквы, высеченные плазменным резаком из алюминиевого листа, подсвеченные бледным неоном. Внутренняя отделка — полированный бетон, галогенные лампы, мебель двадцать первого века — мелькала на страницах всех глянцевых журналов Лос-Анджелеса. Охраняемый подъезд в Марина-дель-Рей и «Магнолия» стали первыми признаками того, что я попал не в свой круг. Демонстрация социального статуса и невидимость несовместимы.

* * *

На свидание Натали пришла в сером деловом костюме: юбка слишком короткая для деловых встреч, а вырез блейзера оставляет достаточный для полёта фантазии простор. Разговор не клеился: она публицист, а я вожу грузовик и не слишком прислушиваюсь к её словам. Вот уже в третий раз девушка поглядывала на часики от Картье — тоненький кружок из никеля.

— Ты заметил, сколько мест в ресторане?

Я выплюнул ледяной кубик обратно в стакан.

— Что?

— По-твоему, мы могли просто прийти сюда и занять столик? Сегодня же пятница!

— Извини, я не понял. Что-то не так? — Порой я настоящий тормоз и скрытого смысла фраз не улавливаю.

— Не так то, что ты мог бы забронировать столик. Целых полчаса пришлось ждать! Чёрт побери…

— Двадцать восемь минут, — уточнил я, хотя часы не носил, а потом не выдержал: — Да иди ты! — И залпом допил бурбон. — Вчера сама меня продинамила, а сегодня устраиваешь сцену из-за того, что я нарушил правила хорошего тона!

Уже выехав из дома, я пожалел, что не сделал пару дорожек: напряжение бы как рукой сняло.

— Что ты сказал? — не веря своим ушам, спросила Натали.

— Мы ждали двадцать восемь минут.

— А после того?

— Ты прекрасно меня слышала.

Девушка залепила мне пощёчину. Удар у неё поставлен: сильный, хлёсткий, размашистый, звук получился что надо.

Когда происходит нечто подобное, битком набитые по пятничным вечерам рестораны накрывает гробовая тишина. На ходу додумывая пикантные подробности, любопытные с нетерпением ждут продолжения: ударю я мерзавку или нет. Бить не буду: не мой стиль. Я прокручивал в голове недавнюю сцену, выявляя упущенное и оценивая сказанное, когда Натали снова меня ударила по той же щеке. С пылающим лицом и покрасневшими от злости глазами я вцепился ей в руку (шестой палец делает хватку мёртвой) и потащил на бульвар Беверли, к машине. На стоянке у находящейся неподалёку церкви девушка скинула одежду, прильнула ко мне всем телом и простонала: «Дёрни за волосы!» Я беззвучно смеялся, глядя через ветровое стекло на собор Святого Франциска.