Собрание сочинений - Лидия Сандгрен

* * *

В первый день учёбы без семи девять Мартин Берг стоял в зале, как он очень надеялся, именно философского факультета. Там не было ни души. Вспотевшими руками он вытащил извещение о зачислении. Адрес правильный. Один раз он уже проверял, потому что снаружи здание тоже мало напоминало университет: слегка облезлый деревянный особняк из тех, которые обычно сносят, чтобы построить современный жилой комплекс или парковку. В холле тёмные деревянные панели, несколько мягких стульев, ковёр с «до шёпота» истёртым узором. Единственным свидетельством в пользу того, что это действительно университет, служила доска объявлений с хаосом бумажных клочков и явным дефицитом канцелярских кнопок: Ищу жилье. Продаю: История философии т. 1–5, не новая. Вступайте в наш хор!

Какие скрипучие половицы… Мартин приоткрыл одну из дверей. Помещение напоминало гостиную, обставленную случайной мебелью – продавленные диваны и кресла, низкие столы, – но во всю торцевую стену тянулась доска, а рядом высилась кафедра. Из ниши выглядывал гипсовый бюст какого-то сосредоточенного мужика с кудрявой бородой и строгим взглядом. Явно прокурено. Глупо стоять вот так и не знать, куда идти, и, не придумав ничего лучшего, Мартин снова вышел на улицу. Прошёлся немного по Мольндальсвэген, ощущая себя идиотом, за которым кто-то наблюдает из окон дома на противоположной стороне. Он тщательно распланировал время – чтобы прийти не слишком рано и не слишком поздно. Почему там никого больше нет?

И только ещё раз изучив расписание, он заметил небольшую ремарку «академическая четверть». Что это означает, он точно не знал, но интуитивно решил, что это и есть причина. И он пошёл дальше и дошёл до завода Люкхольма. Выкурил сигарету, о чём тут же пожалел, потому что почему-то почти ничего не съел на завтрак. А когда в десять минут десятого вернулся, в зале, помимо других студентов, находился и пожилой господин, державший в руках пачку бланков.

– Основы философии? – спрашивал он.

Мартин оглядел помещение, заставленное старыми диванами. Выбрал кресло, стоявшее немного в стороне. После того как все собрались, мужчина с бланками представился профессором и куратором курса. Бодрый, в выглаженной фланелевой рубашке, он мало напоминал эксцентричного типа, которого воображал себе Мартин.

– Итак, – объявил профессор с кафедры. – Добро пожаловать.

* * *

Мартин думал, что университет – это единое пространство, то есть несколько стоящих рядом зданий, примерно как Витфельдская гимназия. Но оказалось, что факультеты разбросаны по всему городу. Академия Валанда [27] сейчас находилась не в Валанде, а на Линдхольмене, по словам Густава, это было временным решением и страшной морокой, потому что ему каждый божий день приходилось мотаться на Хисинген. Литературоведы обитали в старом здании на Стура Нюгатан. Педагогический факультет, как он узнал от девушки, с которой как-то слегка флиртовал, но потом потерял из вида, выслали в Мольндаль. Бизнес-школа располагалась в жуткой коробке напротив старой городской библиотеки. Чалмерс [28], который, по представлениям Мартина, выглядел именно так, как должен выглядеть университет, оказался вообще не частью университета, а самостоятельным институтом.

Преподаватели не упускали случая покритиковать условия на философском факультете – масляное отопление регулярно выходит из строя, в неприспособленных для учёбы помещениях сквозняки. Мартину, впрочем, здесь очень нравилось. Превращённая в аудиторию бывшая столовая или гостиная – это же идеальное место для Изучения Философии, он так считал с тех пор, как прочёл о том, как Сартр сорок лет назад учился в Высшей нормальной школе Парижа. Удивительно, но Мартин явно чувствовал тепло, исходящее от протёртой обивки кресел, тёмных панелей на стенах и потолке, пепельниц, которые студенты обязаны были вытряхивать после лекций. Ему нравилось, что он знает, как поставить на место расшатанный оконный шпингалет, и нравилось приходить на факультет в восемь, сразу после открытия, чтобы лишний раз перечитать заданный текст.

От кого-то из однокурсников Мартин уже не раз слышал об «УБ», но, только увидев вывеску, сообразил, что подразумевалась Университетская библиотека. Он зашёл в полной уверенности, что в читательском абонементе ему сейчас откажут, но уставшая библиотекарша организовала всё за пять минут.

Довольно долго он просто бродил по залам без цели. Сплошные стеллажи, шкафы и полки, плотно забитые книгами, – и узкие проходы между ними. И никаких попыток показать книги так, чтобы привлечь к ним интерес. Родные обложки оторваны, и заново переплетённые книги превратились в анонимные тома тёмно-коричневого или бордового цвета. Он нашёл раздел философии и выбрал несколько книг, руководствуясь главным образом их обнадёживающим весом. Вернулся из книжного полумрака на свет и впервые переступил порог читального зала. Это было огромное помещение с высоким потолком и широкими окнами. Расставленные длинными рядами скамьи, каждое место снабжено перегородкой, настольной лампой и подставкой для книг. Там царила полная тишина, тишина того сорта, который нельзя встретить в городской библиотеке.

Мартин занял место на последнем ряду и положил книги на стол, стараясь сделать это максимально беззвучно. Но он не знал, с чего начать, и поэтому, по большей части, просто глазел по сторонам.

Впервые Мартин узнал о философии как об учебной дисциплине на третьем курсе гимназии. К ним пришёл молодой учитель, в которого сразу же влюбились все девчонки, несмотря на его мешковатый пиджак, дёрганую жестикуляцию и склонность брызгать слюной в приливах энтузиазма, случавшихся почти по любому поводу. Они проходили Платона, Аристотеля и Канта – и бо́льшая часть класса записывала что-то в блокнотах, – но главным была возможность обсуждать. Обычно дискуссии превращались в пылкие дебаты, ученики обвиняли друг друга то в коммунизме, то в недостаточной политической сознательности. Они вздыхали, скрипели стулья. Где-то лопалась бомба жевательной резинки. Мартин получил высший балл за сочинение о Сартре.

Университет представлялся ему как более цивилизованное продолжение всего этого, место, где вдумчивые размышления в плотной тишине нарушает лишь скрип перьев. Поскольку он всегда был лучшим в классе, то полагал, что и дальше останется лучшим; ведь другим он никогда не был.

На первом занятии им раздали по фрагменту текста. Там было полно слов, которые раньше ему не встречались, хотя лексикон у него был обширный – в отличие от многих других, которые, читая «Джентльменов» [29], лезли в словарь проверять значение слова «мизерабль». Но предложения были настолько распространёнными, что, добираясь до конца, он забывал, о чём говорилось в начале. Взгляд неотрывно скользил по строчкам. Мартин перечитал текст, ещё раз и медленнее. Это не помогло. Он всегда посмеивался над теми, кто называл сложные тексты китайской грамотой. И его вдруг осенило – тут