Сможет ли Россия конкурировать? История инноваций в царской, советской и современной России - Лорен Р. Грэхэм

Гулда отличало от Куша и Таунса то, что он видел себя больше изобретателем-практиком, нежели академическим ученым-физиком (в итоге он так и не получил научную степень, примером для подражания для него был Томас Эдисон, но никак не университетская профессура). Несмотря на левацкие убеждения, Таунс был не прочь разбогатеть за счет своих изобретений. Он очень заинтересовался мазерами, оптикой, часто беседовал с Таунсом на тему его исследований. Фактически именно Гулду принадлежит авторство термина «лазер»: сам Таунс называл устройство, над которым он работал, «оптическим мазером».

В 1957 году Гулд тайком свел в одну папку результаты исследований, проводившихся в Колумбийском университете, присовокупил к ним свои собственные богатые идеи и заверил все нотариально (каждую страницу отдельно, что подчеркивало, насколько важной считал Гулд эту подборку материалов) у местного нотариуса, который ничего не понимал в том, что он, собственно, заверил. В последующих патентных спорах эта тетрадь сыграла роль основного документа.

В следующем, 1958 году Гулд бросил аспирантуру, нанялся на работу в небольшую частную компанию TRG (Technical Research Group) и начал продвигать проект создания лазера. В 1959 году компании удалось получить крупный грант на проведение исследований в области лазеров от Агентства по перспективным оборонным научно-исследовательским разработкам (ARPA) – правительственной организации, продвигающей проекты, имеющие потенциал использования в военно-промышленной сфере. С одной стороны, такой ход событий был на руку Гулду, а с другой – это стало источником проблем, которые преследовали Гулда до конца его дней. Агентство настаивало на секретности исследовательской работы, а Гулду с его «левацкой» биографией доступ к секретной информации был закрыт. Вскоре ситуация приняла вовсе нелепый оборот: человек, который считался руководителем исследовательских работ в области лазерных технологий, не имел права находиться в помещениях лабораторий, где велись эти работы, потому что они были секретными. Офис Гулда располагался напротив здания лабораторий, через дорогу, но он не имел права пересекать эту границу.

Хотя никто не может с точностью сказать, как все обернулось бы, не сложись этой нелепой ситуации, большинство сходится во мнении, что это существенно замедлило исследования. Гулд, который никогда не был «послушным парнем», ответил на глупость, навязанную его лаборатории властями, тем, что завел роман с сотрудницей службы безопасности компании, которая отвечала за секретные материалы. Когда об этом стало известно, женщину уволили, Гулда, по понятным причинам, – нет. В другой раз Гулд попросту взял и выкрал лазер из секретного отдела. Но его ценили как талантливого изобретателя (вообще Гулд участвовал во многих исследовательских проектах компании, включая работу над контактными линзами и в области стоматологии).

Гулд так и не получил доступ к материалам с грифом «секретно», хотя пытался этого добиться не один год. В конце концов он превратился в своеобразного повстанца, убежденного, что против него восстала вся государственная система США. Стратегией его действия стало предъявление многочисленных патентных судебных исков, в ходе которых он пытался получить полагающийся ему авторский гонорар со всей лазерной отрасли. Таунс, будучи истинным южанином и джентльменом, как и многие другие, полагал, что Гулд просто пытался присвоить себе плоды чужой работы. В ответ Гулд обвинял Таунса в том, что тот сам присвоил чужие идеи.

Сначала Гулду не слишком везло в патентных притязаниях, но в конце концов он выиграл решающую тяжбу. И получил миллионы долларов с лазерной отрасли. Парадокс жизни: Гулд, в юности симпатизировавший коммунистическим идеям, в зрелые годы стал самым финансово успешным исследователем в области лазерных технологий. Коллеги относились к его успеху с неприязнью, считали его несправедливым. Выигрыш Гулда в суде Мейман назвал «пародией на справедливость»{149}. Впрочем, немногим лучше отозвался он и о Таунсе, который, по его мнению, был ярким представителем «сообщества однокашников»{150}, ни за что не допустившим бы появления в своих рядах ученого-прикладника, вышедшего не из стен престижного Северо-Восточного университета[37].

Александр Прохоров также был человеком непростым, с властным характером, навязывавшим всем свое мнение. О его авторитаризме ходит много историй. Одна из них настолько поразительная, что мне, слышавшему ее не один раз от самых разных людей, все равно сложно в нее поверить. В 2007 году Андрей Фурсенко, тогдашний министр науки и образования РФ, поведал эту историю на страницах центральной российской газеты{151}. В 1950-е годы лаборатория Прохорова в Физическом институте им. П. Н. Лебедева занималась рутинными исследованиями, которые не обещали сенсационных результатов. Прохоров посчитал, что необходимо двигаться в другом направлении: заняться вопросом вынужденного излучения в газах. Коллектив же лаборатории делать этого не хотел, все сотрудники работали над своими диссертациями, и текущее положение их вполне устраивало.

Александр Прохоров, один из ученых, получивших в 1964 г. Нобелевскую премию по физике за разработку лазера, демонстрирует свою установку

Прохоров дал месяц на размышления. А потом предпринял радикальные меры: пришел с молотком и перебил все приборы, которые требовались для проведения текущих исследований. Затем установил новое оборудование и директивно приказал сотрудникам работать над тем, что он скажет. Разгорелся скандал, половина коллектива лаборатории уволились. Но те, кто остался, продолжили работать с Прохоровым над темой, отмеченной впоследствии Нобелевской премией.

Эта черта характера имела как положительные, так и отрицательные стороны. Прохоров был членом КПСС с 1950 года, патриотом, гордившимся своей советской Родиной. Он был непримирим к проявлениям политической нелояльности. Прохоров хорошо знал Андрея Сахарова, но был в корне не согласен с его политической позицией. Когда Сахаров опубликовал статью с критикой советской внешней политики, Прохоров вместе с тремя другими коллегами написали открытое письмо в центральную советскую газету «Известия», в котором резко осудили Сахарова, не стесняясь в выражениях, назвав его предателем без чести и совести{152}. Эти оскорбительные нападки сильно подорвали репутацию Прохорова на Западе. Когда Прохоров приехал в Сан-Франциско на презентацию своей работы, американский ученый Эндрю Сесслер вышел перед трибуной, держа плакат с надписью: «Прохоров – великий ученый, паршивый человек»{153}.