Красавиц мертвых локоны златые - Алан Брэдли

Она – вкрадчивый голос по телефону, когда казна церкви истощается. В «Кентерберийских рассказах» (Даффи утверждала, что их сюжет позаимствован у Боккаччо, а тот, в свою очередь, взял его у Публия Папиния Стация римского поэта первого века после Рождества Христова) Чосер говорит: «С ножом под епанчою Льстец проворный», и, если верить моей сестрице, под этими словами он явно подразумевал Клари Трулав или кого-то вроде нее. Мисс Трулав – клинок под плащом доброты, с которым Синтия Ричардсон встречает всех приходящих, и в случае необходимости, так сказать, дубинка церкви.

По разным причинам большинство жителей Бишоп-Лейси существуют в страхе перед Клэри Трулав, но не я.

Не потому, что я необыкновенно храбрая, а потому, что у нас с ней много общего:

а) ни одна из нас не боится говорить то, что думает;

б) никого из нас нельзя запугать;

в) никто из нас не хочет терпеть глупцов – ни с радостью, ни как-то еще;

г) никто из нас ни перед кем не заискивает – никогда;

д) нас обеих завораживают определенные стороны церкви: ее – алтарь, меня – кладбище.

Нам стоило бы подружиться, полагаю, – мисс Трулав и мне, но нет. Возможно, как одинаковые полюсы двух магнитов, мы естественным образом отталкиваем друг друга.

Я собралась с мужеством и повернула «голову» «Глэдис» в сторону коттеджа мисс Трулав.

Все, что осталось от Гулинг-хилла, – это поле с холмом посередине и разваливающееся каменное здание, которое когда-то было кузницей. Пятьсот лет назад здесь находилось маленькое поселение на границе Бишоп-Лейси, специализирующееся на производстве подков для лошадей и быков, но в 1348 году оно вымерло из-за чумы – факт, который в нашей деревне вдалбливают в каждую юную голову проповедь за проповедью, рассказывая о вреде нечистоплотности.

С тех пор древняя кузница столько раз перестраивалась, что после нескольких столетий она стала напоминать груду камней. Именно здесь со своими котами и гвоздиками вела прекрасную уединенную жизнь мисс Трулав.

Никто и никогда не был в ее лачуге, насколько я знаю, хотя, поскольку у нее есть телефон, кто-то должен был его установить. Либо она сделала это сама, что тоже возможно.

На калитке были две написанные от руки таблички: одна – «Старая кузница», вторая – «Не входить».

Я открыла калитку и по заросшим травой плитам пошла к дому.

Дверной молоток отсутствовал, что понятно. Если табличка «Не входить» действует, то нужды в молотке нет.

Я постучала в дверь. Ответа не было. Как я всегда поступаю в таких ситуациях, я прижалась ухом к деревянной панели в попытке уловить звуки движения внутри.

Ничего, лишь тишина. Я замолотила в дверь кулаком.

– Мисс Трулав, здравствуйте! – крикнула я. – Это Флавия де Люс. Я пришла поработать волонтером.

Ни один организатор на земле не может отказаться от такого предложения. Для женщины, которая каждую секунду планирует деятельность то одного, то другого комитета и составляет военные карты бесконечных перемещений добровольцев, занимающихся столовым серебром, цветами, свечами, мое предложение помощи должно прозвучать ангельским пением.

По опыту я знаю: чтобы найти самую большую слабость человека, надо нащупать, на что он тратит больше всего времени, и надавить на это. Этот прием – ключ к тому, чтобы получить то, что тебе нужно.

Я снова прижала ухо к двери и была вознаграждена шарканьем приближающихся шагов.

Предусмотрительно отойдя от двери, я потупила очи и уткнулась взглядом в дверной коврик: само воплощение христианской мученицы, исповедовавшейся и готовой быть растерзанной львами.

Я услышала, как дверь открылась.

– Святые небеса, Флавия. Что привело тебя к моему порогу? Ты должна была предупредить меня, что собираешься зайти.

Зачем, удивилась я. Чтобы ты успела спрятать трупы?

Своим хрупким телосложением она напомнила мне пожилого воробья.

Наверное, я груба, но я знаю, что отшельниками становятся не просто так. Не то чтобы мисс Трулав была настоящей отшельницей, но она оберегает свое уединение особенно рьяно.

– Простите, мисс Трулав, – сказала я. – Но сегодня на прогулке я внезапно поняла, что с отъездом Фели вы, вероятно, собираетесь сделать органисткой Мэрилин Фергюсон, и тогда в алтарной гильдии станет на одного человека меньше.

Неидеальный предлог, но лучший, который я смогла изобрести под влиянием момента. И я смогла сдержаться и не улыбнуться при упоминании имени Мэрилин Фергюсон, чье неуклюжее обращение с клавишами превращает даже самые суровые и трагические псалмы в повод для неприкрытого смеха у прихожан.

– Какая забота с твоей стороны, Флавия, – сказала мисс Трулав. – Если ты не откажешься обсудить этот вопрос за чашечкой чая…

Я чуть не сбила ее с ног, протискиваясь в дверь.

– Прекрасно, – поблагодарила я. – Чай – это прекрасно. Я с радостью помогу вам, разделю ношу.

Осторожно, Флавия. Не клади слишком много сыра в мышеловку.

– Пойдем на кухню, – предложила мисс Трулав. – Извини за беспорядок. Я так редко принимаю гостей, что на самом деле…

– О, я не возражаю, – перебила я. – Вы еще не видели мою комнату. Фели всегда говорит, что я…

Тут я запнулась, извлекла носовой платок и трубно высморкалась, как будто меня охватили воспоминания об уехавшей сестре.

– Тише, тише, милочка, – сказала мисс Трулав, выдвигая стул и предлагая мне сесть. – Тебе, должно быть, так трудно после всех этих лет. Устраивайся поудобнее, и я поставлю чайник на плиту.

Пока мисс Трулав суетилась, у меня было время хорошенько осмотреться на кухне. По контрасту с внешним видом дома обстановка была на удивление современной и, несмотря на извинения мисс Трулав, довольно опрятной. Подоконники были заставлены растениями в горшках, что давало ощущение, будто находишься в оранжерее.

На стене висел церковный календарь, и почти каждый день был отмечен разноцветными крестиками.

Плита «Ага», у которой возилась мисс Трулав, представляла собой огромную старомодную модель кремового цвета – не такую большую, как в Букшоу, но достаточно массивную, чтобы внутрь можно было бы засунуть плачущих Гензеля и Гретель и еще осталось место для капающего жира.

– Вы много готовите, мисс Трулав? – полюбопытствовала я, стараясь звучать так, будто просто поддерживаю беседу.

– Полагаю, да, – ответила она. – Но не так, как ты думаешь.

Святая Хепзиба! Куда я заявилась?

Меня разрежут ножами, вытопят жир на дальней горелке «Аги» и развесят куски, чтобы зимой кормить птиц в саду мисс Трулав?

– О? – выдавила я.

– Трудно готовить на одного, – ответила мисс Трулав. – Тем более что я ем как птичка.