Заколдованная земля - Карел Глоух

Это был старый-престарый дед, побелевший от старости; сильно всклокоченные волосы и борода заставляли только предполагать о звериных чертах его лица. Его обнаженное тело было подобно скелету, обтянутому пергаментной кожей; весь он был сморщенный, маленький.

Среди путаницы волос, спадавших на лоб, светился один страшный глаз, который неподвижно уставился на меня. В широком пространстве вокруг костра были разложены всевозможные странные вещи: блестящие друзы лилового аметиста, прозрачные, как вода, кристаллы, странного вида раковины, коренные зубы мамонта, окаменелые аммониты, рога, – одним словом, вещи, способные привлечь к себе любопытство ребенка или дикаря.

В эту минуту все мое внимание обратил на себя один неожиданный предмет. То было металлическое кольцо около семидесяти сантиметров в диаметре. Я с удивлением рассмотрел его. Очевидно, оно не было из наших вещей. Может быть, это была одна из частей машины Алексея Платоновича?

Но разрешить эту задачу нечего было и думать, так как устремленный на меня страшный глаз все время вызывал во мне чувство невольной жути.

Меня притащили сюда, как на выставку, к этой живой мумии, и я должен был волей-неволей терпеть это.

Этот ужасный глаз смущал меня. Когда же я представил себе, что это старое страшилище сидит, вероятно, долгие годы, в глубине этой песчаниковой скалы, в тяжелом молчании и густом мраке, который старается задушить голубоватое пламя и раскаленные уголья костра, – я начал чувствовать себя неловко. Какие примитивные мысли тлеются в этой старой голове, пока там, на воле, светит солнце, ревут стада животных, бушует буря, кипит жизнь?

Это существо, очевидно, пережило уже несколько поколений. У этих людей нет еще колдунов, – ступень почитания людей им еще незнакома. Они чувствуют пред стариком только какой-то суеверный страх. И хотя они не признают – как я после узнал – никаких начальников, но, все же, предоставляют Одноглазому разрешать особенно запутанные дела.

И я лежал тут, с любопытством ожидая, какую судьбу уготовит мне Одноглазый.

Ползли бесконечные минуты. Потом старик сделал движение. Он склонился вперед надо мною, и я почувствовал, как холодная сухая рука двигается по моему лицу и груди.

Я вздрогнул при этом отвратительном прикосновении, но не решился оттолкнуть ее. Я чувствовал, как рука ощупывает мое горло, потом проходит по моей одежде.

Вдруг рука остановилась на кармане, в котором тикали мои часы. И такова была тонкость чувств этого старого троглодита, что осязанием он почувствовал их скрытый звук.

Прислушавшись с задержанным дыханием и трепещущим сердцем, услышал их звук и я, – услышал тиканье увеличенное, сильное, металлические удары, бегущий топот металлических копыт!

…И часы тихо оставили мой карман. Они заблестели при свете огня и улеглись в кругу между мамонтовых зубов и кристаллов аметиста.

Одновременно с этим Одноглазый испустил хрюкающий стон, хрип, ворчание. Оба носильщика послушно двинулись из мрака. Носилки поднялись, повернулись, и меня понесли обратно.

Мы прошли темным тоннелем и снова очутились в центральной пещере среди шума и движения. Но меня несли куда-то дальше, в другое место.

Здесь лес толстых песчаниковых столбов подпирал своды. Мы пробирались в полумраке, так как сюда едва достигал тусклый свет костров.

Появилось отверстие нового коридора. У входа стояла и сидела группа вооруженных охотников. Они занимались резьбой на оленьих рогах.

Охотник в черной шкуре, присоединившийся к нам на пути, что-то сказал им. Они молча посмотрели на меня и молча же пропустили нас.

Коридор куда-то загибался. Лежа на спине, я заметал громадные камни, грозно торчавшие из свода. Потом я вдруг был ослеплен сильным светом многочисленных смоляных факелов, вставленных в трещины скалы.

Послышался голос:

– Кого это тащат? Кто это? Милые мои! Да ведь это Карлуша!

Все мои друзья были здесь здоровыми и невредимыми. Я протянул к ним руки. Обернувшись, я искал и нашел побледневшее лицо Надежды и ее великолепные, блестящие от искренней радости глаза.

Мы заключены в недрах скалы. Нашей тюрьмой служит круглая пещера с теряющимся во мраке сводом. Большой костер горит в нише, и дым выходит через трещину. Около стены приготовлены постели из мха и шкур. Факелы, всунутые в трещины, наполняют диким красным пламенем эту песчаниковую тюрьму. Здесь проводим мы бесконечные печальные дни.

За входом зорко наблюдает вооруженная группа троглодитов. Мы же совершенно безоружны. Никто из нас не смеет сделать шага в центральную пещеру.

Шесть арестантов жмутся здесь на шкурах, – шесть, так как с нами здесь и… Алексей Платонович.

Он сидит тут на камне, – маленький, худощавый человечек с физиономией Адольфа Менцеля. Надежда нежно улыбается ему и говорит мне просто:

– Это дядюшка Алексей!

Изобретатель одет в лохмотья кожаной одежды и в авиаторскую шапочку.

Надежда, пересиливая волнение, шепчет мне:

– Он очень, очень болен…

Алексей Сомов, очевидно, страдает душевной болезнью. Он сидит, улыбается, глядит в огонь и лепечет, как дитя:

– Да-да, – да, да.

Его болезнь – амнезия, потеря памяти. Выражение его лица усталое, с оттенком саркастической усмешки; один зрачок сужен, другой – расширен. В его глазах – отсутствие какой бы то ни было мысли.

– Ваш дядя страдал частыми припадками головной боли?

– Ужасными, – ответила Надежда. – Иногда он не мог работать по целым дням. Почему вы спрашиваете об этом?

– Мне известен случай, когда амнезия произошла от употребления антифибрина против головной боли.

Взгляд серых глаз Надежды с выражением глубокого сострадания остановился на больном.

Несчастный профессор! Его сумасбродная экспедиция кончилась, когда воздушная машина была сбита вихрем с дороги над материковым льдом и его занесло в полную тайн область Каманака. Алексей Платонович покинул свой аэроплан, и все, что потом случилось, покрыто непроницаемой тайной.

Троглодиты взяли в плен несчастного старика, но не сделали ему вреда. Как и все дикари, они чувствовали таинственный ужас перед душевно-больными.

Прошлого для него не существует. Он ничего не знает о своей прежней жизни. Не узнает Надежды. Он совершенно забыл про все, даже забыл про свою машину. А как раз эта чудесная машина начинает приобретать в наших глазах огромное значение. Нельзя ли бежать на ней из этой заколдованной страны?

Но где же эта машина? Может быть, ее разбили троглодиты, а, может быть, она лежит где-нибудь забытая, предоставленная порче и разрушению.

Ничего не кажется нам проще, как исправить машину, сесть на нее и выбраться из окружающих нас опасностей. Дайте заключенному самую маленькую надежду выбраться из заключения, и он судорожно ухватится за нее, хотя бы это граничило с безрассудством.