Френдзона для бэдбоя - Яна Лари

сгонять за ещё одним букетом в надежде, что Мари оценит мои старания и получится куда-нибудь вместе сходить. Глаза от лука режет невыносимо. Останавливаюсь у открытого окна на втором этаже, чтобы глотнуть как следует воздуха. И вот картина, которую я замечаю, проморгавшись, мне совершенно не нравится.

Моя Кнопка сидит совершенно без присмотра на скамейке во дворе, а какой-то бритоголовый хмырь, гоповатой наружности что-то усиленно втирает ребёнку.

Улыбается, паразит… Протягивает конфету…

Слов не разобрать, но молодчик определённо настаивает, чтобы она пошла с ним, на что Ксения обиженно и как мне кажется, с долей испуга мотает головой.

В какой-то момент этот… урод! Этот грязного педофила кусок! Просто хватает малышку в охапку и под леденящее сердце детское: «Не хочу в катафалк!» быстрым шагом уносит её к чёрному внедорожнику.

Происходящее длится от силы пару секунд, за которые внутри меня напалмом проносится ужас.

Голова абсолютно пуста. Мысли выжжены страхом.

Под оглушающий грохот сердца сбрасываю с себя оцепенение, проношусь вниз по лестнице, распахиваю парадную дверь.

Выбежав во двор, в секунды оцениваю обстановку — зелёные скамейки, на клумбах бесполезные цветы, разбитый местами тротуар… Утробно рычит заведённый мотор. И в голове в этот момент что-то взрывается, включая незнакомые мне инстинкты. Пальцы намертво сжимают кусок плитки, не ощущая даже грамма веса. А дальше тело действует само по себе.

* * *

Немногим ранее…

— Я к деду не поеду!

С любопытством смотрю на заупрямившуюся дочь. Обычно Ксения за неделю начинает собираться в гости — сразу по возвращении домой, а тут как подменили.

— И почему же?

— Я Максу спасибо не сказала! — радостно поясняет моя самая славная в мире девочка, расправляя складки на нарядной юбочке.

— Никуда твой Макс не денется, потом поблагодаришь. Накинь курточку, зайчонок.

— А тётя Лина Костику говорит, что дорога ложка к обеду.

Голос дочери звучит, как всегда, с излишним нажимом, давая понять, что стоять на своём она намерена до последнего. Будь то аргумент или капля моего терпения.

— Это немного про другое, малыш.

— Нет! Она потом сказала, что важные слова говорить надо вовремя. Спасибо — важное слово?

Я мысленно чертыхаюсь, проклиная гены одного невыносимого проныры, что унаследовала наша дочь. Ни секунды покоя с ними двумя.

— Знаешь, а ты права. Пойдём постучим в его дверь. Если Макс откроет, поблагодаришь, а если его дома не будет, то сделаешь это в другой раз. Хорошо?

И нет, я не иду у неё на поводу. Не знаю, как изворачиваются другие родители, а с моей Ксенией запреты работают в обратную сторону. Поэтому я в очередной раз пытаюсь всё показать на личном примере. В конкретном случае это компромисс и умение признать свою неправоту.

Вместе выходим на лестничную клетку. Я терпеливо жду, когда Ксюше надоест тарабанить в закрытую дверь. Крошечные кулачки едва достают до резной ручки, а грохот стоит на пару этажей!

— Помочь?

Дёрнувшись, обнаруживаю за спиной Амиля. Брат сегодня выглядит непривычно хмурым и не выспавшимся. Даже задорный блеск в его глазах, кажется, немного погас. Видимо, не у одной меня неделька выдалась тяжёлой.

Мне хватает всего пары секунд, пока он целует меня в макушку, чтобы осознать — сейчас ничего объяснить не получится. Разговор нам предстоит архисложный и начинать его в шаге от квартиры Мартышева заведомо гиблая затея.

Не в моих привычках вешать лапшу на уши или даже хитрить. Но одна мысль, что парни могут сцепиться, вызывает ужас.

У отца всё расскажу. Во-первых, за выходные брат успеет остыть, а во-вторых, Ксения с дедом его так вымотают, что желание махать кулаками точно поубавиться.

— Кофе закончился. Попросить хотела по-соседски, да видно, не судьба. Буду всю дорогу клевать носом. — произношу быстро и тихо, чтоб не услышала Ксюша. Моё солнце как раз в том неудобном возрасте, когда дети борются за правду даже себе в ущерб.

— У меня в багажнике есть плед. Хочешь — подушку прихвати. Я даже не буду включать музыку.

Треплю его по короткому ёжику волос, довольная тем, как всё удачно сложилось. Сон лучшее спасение от щекотливых вопросов. Нарочно бы так не выкрутилась.

— И достанешься же ты кому-то, такой замечательный.

— А вот тут я бы с тобой поспорил, — произносит он едва слышно, под нос. На миг мне чудится, что в голосе брата, подхватывающего на руки Ксению, проскальзывает напряжение. Но смуглое лицо тут же озаряется улыбкой. — Пошли, бандитка. Дедушкин драчливый гусь тебя заждался.

— Не хочу гуся, он лужей воняет! — тут же заунывно затягивает Ксюша, явно раздосадованная, что дверь ей не открыли и теперь недовольная всем на свете.

— А я как раз привёз набор детской косметики. Умоем пернатого. Накрасишь его, причешешь — первым парнем на районе станет.

Ксюша в задумчивости затихает, что неминуемо грозит несчастной птице неизгладимыми впечатлениями. Смеюсь, показывая брату большой палец.

— Спускайтесь. Я быстро переоденусь и догоню, — поторапливаю, опасаясь, как бы они с Максом на лестнице не пересеклись.

Наспех переодеваюсь в удобные джинсы и тёплый свитер, пару раз провожу расчёской по волосам и иду на кухню, чтобы закрыть окно. А там… В смысле не на кухне, а во дворе, так вот там — писец космических масштабов!

Не знаю, что за муха его опять укусила, но Мартышев самозабвенно крушит машину моего брата. Октябрьский ветер разносит звон битых стёкол, проминается метал под чудовищной силой ударов. И там же, в эпицентре этого ужаса, сейчас, чёрт возьми, моя дочь!

Что в его руке, не разглядеть, но очень сильно не хочется, чтобы этим куском травмоопасного нечто зацепило наверняка перепуганную Ксению. Особенно когда Макс по плечи ныряет в окно с водительской стороны, явно не затем, чтобы мило обсудить с водителем погоду.

И то, как пару раз гудит клаксон, наталкивает на мысль о тесной встрече руля с лицом Амиля.

А я ведь знала! Я, мать его растак, чувствовала, что у нас не может всё сложиться гладко. Где-то обязательно должно рвануть и смять таким трудом налаженную жизнь. И Макс — импульсивный, неуравновешенный, отбитый на всю голову идиот — устроит дестрой как раз в тот момент, когда я решусь доверить ему самое ценное.

Чертыхнувшись, выбегаю из квартиры. Дольше обычного воюю с ключами, морщась от непонятной боли в переносице и сквозь зубы обещая содрать с несносного Мартышева шкуру. Минимум дважды! Он у меня ответит и за ночные погромы, и за любовь к дурацким спорам, и за нападение это неадекватное — словом, за всё то, что нормальный человек никогда не станет делать, просто потому