Варвары против Рима - Алан Эрейра

И еще, согласно Веллею, он «держал в уме идею четко установленной имперской и королевской власти»[173]. Он действительно пользовался римским титулом rex. Конечно, римляне гордились своей ненавистью к королям (вот почему Цезаря убили, когда только показалось, что он захотел корону), поэтому римский опыт следует иметь в виду, читая дошедшие до нас отчеты о случившемся позднее. Это касается и Тацита: «Свевам не нравился королевский титул их вождя Маробода, тогда как Арминий пользовался популярностью как поборник свободы. А потому в дополнение к его старым солдатам — херускам и их союзникам — в войну на стороне Арминия вступили два свевских племени из королевства Маробода, семноны и лангобарды»[174].

Маробод дошел до того, что послал SOS императору Тиберию, запросив его помощи в борьбе против врага империи, Арминия. Это был поступок отчаявшегося человека, и Тиберий совершенно резонно ответил, что, когда римляне потребовали у Маробода поддержки в войне с херусками, он дал им от ворот поворот. Так почему они должны теперь ему помогать? В конце концов, Маробод попросил убежища. Тиберий заверил Маробода, что он может приехать и свободен поселиться, где пожелает, но в сенате Тиберий объявил Маробода одной из самых больших угроз Риму. Германец провел следующие 18 лет в Равенне, в качестве привилегированного пленника, «стареющего, с репутацией, загубленной излишней любовью к жизни»[175].

После этого нелюбовь Арминия к монархии, казалось, пропала, и теперь он, чтобы отпугнуть Рим, пытался создать Германское королевство под собственным правлением. Однако он обнаружил, что германцы не собирались ползать на карачках даже перед ним. И с тех пор как римляне ушли из Germania Magna, люди, похоже, не собирались отдавать свою независимость какому-либо владыке, даже доморощенному.

«Его свободолюбивые сотоварищи, — пишет Тацит, — активно сопротивлялись. Военная удача переходила со стороны на сторону, но в итоге Арминий стал жертвой предательства собственных родственников». Иначе говоря, они его убили.

Тацит оставляет нам весьма благородную оценку Арминия, что показывает, насколько сильным было воздействие его личности и судьбы на его врагов: «Несомненно, он был освободителем Германии. Он бросил вызов Риму — не в период его младенчества, как другие короли и полководцы до него, но на вершине могущества. Он кидался в битвы с неясным исходом и не проиграл ни одной войны. Он правил 12 из своих 37 лет. По сей день племена поют песни о нем»[176]. Подходящий национальный герой для Германии. Если бы еще знать его подлинное имя…

ЗАУЧЕННЫЙ УРОК

Оставив Germania Magna, император Август понял, что бесконечное расширение границ — не выход. Соответственно, он посоветовал своему преемнику Тиберию держать империю внутри естественных границ, образованных Рейном, Дунаем и Евфратом[177]. Он сказал печально, что стремиться к малой выгоде дорогой ценой — все равно что ловить рыбу «на золотой крючок, потеря которого, если она произойдет, не оправдается никаким уловом»[178].

Но империя нуждалась все в новых и новых уловах. Иначе расходы на милитаризацию не покрывались прибылями от новых завоеваний, и Рим стал бы банкротом.

Британия, захваченная в 43 г. н. э., приносила не слишком много дохода. Но, к счастью для Рима, оставалась еще одна страна, обещавшая обильную поживу для любого императора, который сможет ее завоевать. Но на этот раз не будет глупых попыток цивилизовать аборигенов. Они будут уничтожены.

В сердце Рима таилась смерть. Прямо в центре города возвышается величественный монумент, воздвигнутый сенатом в начале II в. н. э. в честь императора Траяна. Это загадочный памятник. Хотя он простоял в центре Рима почти 2000 лет, мы до сих пор по-настоящему не понимаем его. Но мы точно знаем, что он увековечивает тотальную римскую жестокость.

Внизу, на уровне земли, на колонне Траяна помещается то, что большинство людей сможет разглядеть в деталях. Чужеземный странник увидит лицо цивилизованного римского общества. Благородные государственные мужи беседуют со своими женами, рядом играют дети на фоне мирной сцены трезвого празднества. Однако, если мы посмотрим выше (для чего потребуется какой-никакой бинокль), то начнем различать в запечатленных на тысячах реалистичных изображений символы могущества — смерть и опустошение. Помните императора Августа и его сетования по поводу потерянных Варом легионов? Это не сантименты. Август был равнодушен к смерти, что он ясно продемонстрировал в храме Августа в турецкой Анкаре. Сегодня эти стены осыпаются, разъедаемые грязным воздухом большого города, но на них еще заметна запись Августа о его достижениях: «Трижды я давал гладиаторские представления в мою честь и пять раз в честь моих сыновей и внуков, на коих представлениях 10 000 человек бились до смерти».

Германские варвары были далеки от подобной дикости. Жажда крови, удовольствие, испытываемое от вида людей, убивающих друг друга, — это было что-то сугубо римское. Арминий и его соратники перебили легионы, потому что это был единственный шанс защитить свои земли, свое общество, свой образ жизни. И они этот шанс использовали. Римляне же тысячами убивали людей исключительно для того, чтобы насладиться видом крови. Они украшали свои покои драгоценными мозаичными картинами гладиаторских схваток, которые они спонсировали. Они толпами собирались посмотреть, как преступников разрывают на части дикие звери, специально для этой цели пойманные и привезенные издалека.

Наслаждение, доставляемое видом страдающих и умирающих людей, было сущностью римлянина. Ему приятно было наблюдать страдающих и умирающих варваров и других монстров из дикого мира за границами империи. Соответствующими были и типичные костюмы гладиаторов: «тракийские варвары»; эсседары, снаряженные как кельтские колесничие; мирмиллоны, представлявшие морских чудищ; андабаты в броне наподобие персидской и т. д. Когда император Нерон свалил вину за большой пожар в Риме на последователей новой религии, христиан, он выбрал для них наказание, по его мнению, и подходящее, и развлекающее. Согласно Тациту, одни христиане были одеты в шкуры диких животных, а затем брошены собакам, которые разорвали их в клочья. Из других были «сделаны факелы, которые зажгли, когда стемнело, чтобы заменить дневной свет». Историки полагают, что Тацит повторял преувеличения, сочиненные врагами Нерона, но дело в том, что в такие гиперболы люди верили. Император у них ассоциировался с кошмаром, сравнимым, вероятно, с ужасами Освенцима, а может, худшим. Люди были готовы поверить, что живых мужчин и женщин прибивали гвоздями к столбам, обливали маслом и зажигали, чтобы осветить вечеринку, поскольку публичные шоу с пытками были частью общественного устройства их государства. А предсмертные вопли заменяли шутки конферансье.