Принцесса Конде - Жаклин Санд

– Я там живу, – любезно пояснил де Фобер. – К тому же у господина де Кавуа гораздо больше шансов узнать герцогиню де Лонгвиль даже в этом скромном платье, чем у обитателей улицы Святой Анны. Но в следующий раз, обещаю, во Двор Чудес тоже наведаемся.

– Следующего раза не будет, – нахмурился Фабьен.

– Не нервничайте, шевалье. У вас такое лицо, словно весь Париж кишмя кишит разбойниками и грабителями. Заверяю вас, это заблуждение. Вот видите, госпожа герцогиня ни капли не боится, не правда ли?

Анна-Женевьева демонстративно вздернула подбородок. Чего еще она может бояться после того, что услышала сегодня ночью?

– Это ваш флигель? – осторожно спросила она, заметив, что де Фобер извлекает из-за пояса ключ. – Очень милый.

– Причем внутри еще более милый, чем снаружи, – пробормотал лейтенант, распахивая дверь. – Проходите вперед и поднимайтесь по лестнице в спальню. В гостиной у меня не прибрано.

– В спальню? – насмешливо переспросила Анна-Женевьева. – А не слишком ли мы торопимся?

– Помилуйте, уже почти час дня! Мы не торопимся, мы опаздываем!

– Не забывайтесь, сударь, – прошипел Фабьен.

Эме только пожал плечами.

– Присаживайтесь, сударыня.

В комнате лейтенанта почти не было мебели, но стул для Анны-Женевьевы все же нашелся. На спутника герцогини де Фобер не обращал ни малейшего внимания.

Эме вытащил из секретера стопку бумаги и перо, положил все это на стол, герцогиня достала книгу, и оба они зачарованно уставились на фолиант так, словно перед ними была живая змея.

– Ну, – не выдержала молодая женщина, – чего вы ждете? По глазам вижу, вам не терпится.

– Я надеюсь, вы сделали для себя копию шифра, сударыня?

– А вы?

– Я тоже. Но вполне доверяю вашей. Начнем?

Лейтенант осторожно раскрыл книгу и с видом фокусника обмакнул перо в чернила, но тут же отложил его в сторону.

– Как вы ее нашли?

– Это обязательно рассказывать? – Герцогиня чуть заметно побледнела.

– Желательно.

– Если коротко, то по счастливой случайности!

Герцогиня побледнела еще сильнее: ей не хотелось рассказывать постороннему человеку о том, что довелось вчера услышать. Но делать было нечего. Похоже, она должна научиться совершать решительные шаги и верить людям, с которыми у нее общие интересы. И она сказала:

– Я понимала, что книга должна лежать в кабинете мужа. Но герцог не допускает меня туда, а комнату запирает… Шевалье де Ру помог мне открыть замок. Мы искали достаточно долго, но ничего не могли найти. Потом неожиданно явился герцог, а с ним – мой отец… Мы едва успели спрятаться, чтобы нас не заметили.

Анна-Женевьева судорожно сжала пальцы. Она совсем не владела собой. Из глаз ее хлынули слезы. Де Ру тотчас очутился рядом и положил руку на вздрагивающее плечо хозяйки.

– Извините, шевалье, но то, что нам пришлось услышать, было не очень приятно для ее высочества. Может быть, не стоит об этом говорить? – с легким раздражением в голосе спросил он у де Фобера.

– Нет! – Госпожа де Лонгвиль вскинула голову. – Как раз про это я могу сказать! Я уверена, что мой отец и мой муж связаны какими-то тайными интересами! Они говорили про бумагу… Бумагу, подписанную принцем Орлеанским еще при жизни Ришелье. Там – отречение Гастона от прав на престолонаследие. Отцу очень нужна эта бумага. И он требует, чтобы Лонгвиль нашел ее.

Де Фобер покачал головой. Так и есть. Конде решили получить власть в свои руки. Если Гастон имел дурость подписать подобное отречение, то регентство вполне может достаться принцу Конде как еще одному ближайшему родственнику короля.

– И почему это вас так заботит, ваше высочество? – осведомился он.

Герцогиня устало вздохнула.

– Шевалье, я буду помогать вам во всем, о чем вы только попросите. Если вчера мне было просто любопытно, то сегодня мною движут иные интересы. Мнение моей семьи стало для меня безразличным. Вчера отец открыто сказал Лонгвилю о том, что ему, герцогу, уже заранее заплачено за возможность в нужный момент устроить мятеж в Нормандии, а также за поиски бумаги, подписанной Гастоном. Заплачено хорошо. Моим приданым и мной самой. Я скрепляю союз между Конде и Лонгвилем… Ладно, довольно об этом. Надеюсь, что речь в записке пойдет совсем о другом. Вы спросили, как мы нашли книгу? Волей случая. Она лежала в особом футляре, который сделан в виде подставки под цветочный горшок. В кабинет случайно забежала кошка и сбила этот горшок… Видимо, герцог пользовался книгой для составления ответной записки. Он не закрыл футляр как следует. Между страниц книги была расшифрованная записка. Я прочла, но не успела скопировать. Там ничего особенного.

– Вы можете дословно повторить ее содержание? – гораздо более мягким голосом попросил Фобер.

– Конечно. Вот что в ней говорилось: «Я пока что не могу гарантировать вашей милости точность информации. Немного терпения. Влюбленные не могут долго обходиться друг без друга и непременно совершат глупость, которая их выдаст». Подписи не было.

– Вы уверены?

– Совершенно точно. А шифр тот же самый, что и в этой…

Эме, покусывая кончик пера, пристально разглядывал герцогиню. Правду говорят: не родись красивой… Значит, девочку продали в обмен на политическую поддержку. Неудивительно для дома Конде. Но Анне-Женевьеве от этого не легче. А она мужественная женщина. Не каждая бы решилась так прямо признаться в подобном «семейном» торге постороннему человеку, да еще мужчине. Двум мужчинам. Хотя шевалье де Ру, кажется, у нее на правах доверенного лица. Черт, де Фобер испытывал врожденное недоверие к «доверенным лицам», особенно к таким, которые смотрят на свою хозяйку взглядом кота, мечтающего о сметане. Как трепетно милейший Фабьен касается плеча герцогини!

Молчание слишком затянулось.

– Что ж, сударыня, – сказал лейтенант, – диктуйте мне цифры.

Дальнейшее походило на своего рода таинство. Анна-Женевьева медленно и внятно произносила цифры, Эме искал в книге нужную страницу, строку и слово, а потом записывал его на отдельный лист бумаги. Брови лейтенанта по мере расшифровки текста послания медленно ползли вверх. Перо тихо поскрипывало, хмурый де Ру стоял, облокотившись на подоконник (стула ему не досталось, а усаживаться на кровать де Фобера шевалье посчитал ниже своего достоинства). Фабьен ненавидел политические тайны и считал, что интриги – не женское дело, а гвардеец, по его мнению, умудрился втянуть герцогиню в какую-то опасную игру.

Через несколько долгих минут мадам де Лонгвиль, покусывая губы, отложила свой листок.

– Это все, – сказала она.

В комнате вновь повисла напряженная тишина.

– Что же вы, лейтенант? Читайте.

– Вы уверены, что хотите это услышать? – Глаза Эме подозрительно сузились.