ХВ Дело № 3 - Борис Борисович Батыршин

Но Гоппиус был непреклонен: сегодня, говорил он, Нине предстоит продемонстрировать свои таланты в реальных условиях, а значит, и реакция на моё присутствие может оказаться другой. Спорить было бесполезно, особенно, когда я покрылся холодным потом, заподозрив, что именно может означать это самое «в реальных условиях».

— Хасин Давид Моисеевич, еврей, родился в 1889-м году в городе Гродно. — скороговоркой читал ассистент. — осуждёно по сто девятой статье УК ССР, «злоупотребление служебным положением в корыстных целях», статье сто шестьдесят два пункты «г» и «Д» — хищение госимущества в особо крупных размерах. Приговор по совокупности совершённых преступлений — высшая мера уголовного наказания с объявление врагом трудящихся и конфискацией имущества. Окончательное исполнение приговора отложено по ходатайству…

— Это можно опустить. — Барченко сделал нетерпеливый жест.— Сказать что-нибудь желаете? Напоследок?

Обречённый человек — низенький, какой-то весь мятый, с ноздреватой серой кожей лица и редкой крупной щетиной на отвислых щеках — пожал плечами, и я заметил, что он смотрит не на Барченко, а на стоящую рядом с ним Нину. Та прикрыла глаза так, что были видны иссиня-чёрные веки, и что-то бормотала.

— А что же, гражданин начальник, лоб зелёнкой мазать не будете? — спросил второй. Этот был высок, худ, чрезвычайно сутул и был, как и первый осуждённый, одет в полосатые штаны и робу — классическая «униформа» приговорённого к высшей мере. Держался он, с отличие от своего товарища по несчастью, довольно бодро.

— Довгун Тарас Николаевич. — ассистент перевернул страницу и снова начал читать. На вопрос сутулого он, как и Барченко, внимания не обратил. — Украинец, 1897-й, Винницкая губерния, статья пятьдесят девять пункт три. Бандитизм, организация вооруженных банд и участие в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан. Четыре убийства, в том числе, одно — милиционера и одно секретаря сельской комсомольской ячейки. Приговор…

— Ясно, ясно. — отмахнулся от продолжения Барченко. — Отложен по ходатайству, и так далее. Ну вот, голубчики, время ваше и вышло. Ещё раз спрашиваю — сказать никто ничего не хочет?

Стоящий за спинами осуждённых чекист в двумя кубиками в петлицах, по-видимому, начальник конвоя, аж скривился от таких словесных вольностей. Барченко словно не заметил этого и продолжил:

— Сейчас один из вас будет расстрелян. Второму придётся ожидать исполнения приговора ещё сутки. Это понятно?

— А чого ж не зрозумити, пан начальниць? — весело осведомился Довгун. Тон, которым это было сказано, разительно контрастировал с его унылым хуторянским обликом. — Один прямо зараз до бога вирушить а другому, отже, видстрочка вийде. А то, може, на картах кинемо, кому такий фарт выпаде?

И подмигнул конвойному. Первый осужденный стоял, не издавая ни звука, только шевелил губами и слегка раскачивался. Может, молится, подумал я — у них, евреев, вроде, так принято…

Смысл разыгрываемой на «испытательной площадке» мизансцены объяснил мне Гоппиус — заранее, перед тем, как мы зашли в здание. Двое приговоренных к расстрелу преступников, из числа содержащегося в тюремном бараке «опытного материала» будут сейчас использованы для проверки способностей Нины Шевчук. Проверка эта заключается в том, девушка, как и сами преступники, не знает, кому из них предстоит сейчас умереть, а кто получит желанную отсрочку. Её задачей было — путём считывания «некро-ауры» (этот термин употребил сам Гоппиус) определить, кто из двоих получит сейчас свои девять грамм — а так же пронаблюдать её трансформацию в процессе исполнения приговора. Она и старалась: вслушивалась в смертные эманации, открывая глаза лишь затем, чтобы сделать пометку в блокноте.

Ожидание продолжилось две… три.. пять минут. Наконец один из обречённых не выдержал.

— Потешаешься начальник? — он рванул на груди робу так, что посыпались пуговицы, и шагнул, было, к Барченко — и полетел на цементный пол, сбитый ударом приклада между лопаток. — ну, потешайся, тварюка погана, помятаешь ще..

— Встать! — начальник конвоя шагнул к копошащемуся на полу Довгуну и вытащил из кобуры наган.

— А вот выкуси, начальник не встану! Стреляй тут, чого уж…

— Поднимите его. — пресёк назревающую расправу Барченко. Барышня, у вас всё?

Нина сделала ещё одну пометку в блокноте и кивнула. Теперь она смотрела на Довгуна — в упор, так, что тот торопливо поднялся и встал — при этом он словно съёжился и скрючился ещё сильнее став чуть ли не ниже своего напарника.

Барченко сделал знак начальнику конвоя.

— Мы закончили товарищ. Можете… хм… приступать..

Чекист кивнул — и прежде, чем кто-то понял, что сейчас произойдёт, приставил наган к затылку Довгуна. Выстрел в обширном помещении прозвучал глухо. А может, дело в том, что большая часть пороховых газов ушла на то, чтобы разнести череп бандита, словно удар кувалды — перезрелый арбуз?

Сбоку от меня, там где стоял Гоппиус, раздались характерные звуки. Я скосил глаза — нейроэнергетик согнулся вдвое, его рвало.

То-то же… Мне и самому случалось убивать людей — во время нашего недавнего путешествия и не такое случалось, — но зрелище казни меня потрясло. Барченко стоял, бледный, как мел, весь в крупных каплях пота — а вот на Нину случившееся, похоже, не произвело особого впечатления. Теперь она смотрела на Хасина — точно так же, в упор, как только что на Довгуна. Тот трясся, от него вдруг распространился острый запах мочи, и по цементу возле его башмаков расплылась тёмная лужа.

Я повернулся и торопливо пошёл прочь, на воздух, изо всех сил пытаясь справиться с рвотными позывами. Справился — привалился к косяку и стал дышать — глубоко, часто, всей грудью.

…Уж не знаю, что там извлечёт Барченко из наблюдений Нины, и зачем это понадобилось ему в процессе подготовки к экспериментам с зомби. Но в одном я уверен на все сто: обедать с ней в одной столовой я сегодня не сяду. И ужинать. И завтракать на следующее утро — тоже. И вообще, постараюсь не подходить к ней ближе, чем шагов на пять, а то ведь, и правда, стошнит…

За спиной раздались торопливые шаги — меня догонял Гоппиус.

— Вот, Алексей, держите, глотните. Вам сейчас не помешает, это я как медик говорю. И постарайтесь успокоиться, в конце концов, этот тип, Довгун, получил по заслугам…

В плоской стеклянной фляжке оказался медицинский спирт — честные девяносто шесть градусов. Я сделал большой глоток, огненная жидкость наждаком продрала мне горло и каплей расплавленного свинца каплей упала в желудок. Гоппиус смотрел на меня с изумлением