Троянский конь западной истории - Анатолий Беляков

Если подходить к речи Диона с «устрашающей серьезностью», как сказал бы Ницше, то можно разбить всю аргументацию ритора, указав и на постоянное передергивание фактов, и на приписывание Гомеру сюжетов, не относящихся ни к «Илиаде», ни к «Одиссее», и на апелляцию к весьма подозрительному источнику – безымянному египетскому жрецу. Можно, однако, поступить и иначе и, оставив упражнения в казуистике высоколобым ученым, просто наслаждаться красивой интерпретацией Хрисостомом всем известных фактов и наблюдать за выворачиванием наизнанку непреложных на ту пору истин. Тем более что, как нетрудно заметить, рациональное зерно в рассуждениях Диона было, и вряд ли его речь можно считать только шуткой, как это было принято на протяжении многих столетий.

Впрочем, к эпохе эллинизма понятие «непреложные истины» подходит мало. Это было то самое время, когда рушились «большие идеологии», а философствование превратилось в игру созданными веками ранее методологиями и жанрами, жонглирование цитатами, ироничным ниспровержением кумиров.

В известной степени это стало следствием многовековой гегемонии поэта в греческом образовании, сравнимой разве что с засильем Ленина в советских учебниках. «Гомер наскучил эллинскому читателю, как ни один другой писатель, и его “домысливание” – особенно для аудитории с не самым высоким образовательным уровнем (то есть такой, чье образование на Гомере и закончилось) – часто производилось таким образом, чтобы гомеровская информация обернулась чем-то неожиданным или даже скандальным. Помня об этой ситуации, можно понять возникновение многочисленных рассказов о некой “правильной «Илиаде»”, об “«Илиаде», написанной до Гомера”, об “Илиаде”, рассказывавшей о том, что же было на Троянской войне “на самом деле” – то есть без постоянного вмешательства богов и без бросания героями камней, которые не под силу поднять десятку простых смертных. Подобное исключение фантастических деталей было самым простым и распространенным путем ревизии Гомера – однако не нужно думать, будто при этом кого-то на самом деле интересовала реконструкция исторической правды; интересно было просто перевернуть общеизвестного Гомера, поставить его “с головы на ноги”»[236].

С распространением христианства интерес к язычнику Гомеру постепенно сходит на нет. Августин, например, признавался, что Гомер его утомляет. А в Византии Гомер как носитель духа эллинизма и вовсе стал считаться чуть ли не врагом империи (не стоит забывать, что византийские греки отделяли себя от культуры античной Греции, да и называли они себя не греками, но «ромеями», то есть римлянами).

Вместе с тем отдельные ученые Византии продолжали работу над сохранением наследия Гомера. В 860-е гг. там был подготовлен исправленный вариант «Илиады» на основе аристарховского издания, известный сегодня как Venetus А и названный так, потому что хранится в Венеции, в соборе Сан-Марко, куда он попал после разграбления Константинополя крестоносцами в 1204 г.

Одним из главных финансовых ресурсов Византии были таможенные поступления от грандиозной международной торговли на Босфоре и Дарданеллах. Предприимчивым венецианцам удалось убедить Константинополь, что, обладая мощным флотом и возможностью оплачивать охрану транспортных потоков и строительство портов, они смогут лучше контролировать морскую коммерцию, и последствия этого сказались незамедлительно. В стране начали деградировать промышленность и сельское хозяйство, византийские предприниматели попали в зависимость от иностранцев. «Пользуясь правом селиться в Константинополе, заводить фактории и конторы в портах и беспошлинно торговать в империи, Венеция могла хозяйничать в Византии по своему усмотрению, свободная от полицейского и таможенного надзора и от всякой конкуренции»[237].

В конце XII в. император Мануил Комнин, а затем и его преемник Андроник I начали конфискацию венецианских предприятий купцов, чтобы вернуть стране текущие потоками за границу доходы. Венецианцы не смогли с этим смириться, и в начале XIII в. дож Венеции Энрико Дандоло сумел перенаправить организованный папой Иннокентием III Четвертый крестовый поход с Египта сначала на далматинский город Задар (в качестве платы за перевозку), и затем и на Константинополь. Вероломное нападение христова воинства на столицу христианской империи закончилось ее взятием 13 апреля 1204 г. и последующим разорением. Крестоносцы, установившие в Новом Риме так называемую Латинскую империю, начали вывоз его сокровищ, который продолжался более 50 лет. Только драгоценной монеты было вывезено сотни тонн, и это при том, что годовой бюджет самых богатых стран Европы составлял тогда не более двух тонн золота. «Невиданный поток свободных денег вызвал бурный рост западноевропейских городов, стал решающим толчком развития ремесел, наук, искусств. Запад варварский стал Западом цивилизованным лишь после того, как захватил, разграбил, разрушил и поглотил в себя Византийскую империю… При этом венецианцы – оплот тогдашнего свободного предпринимательства – объявили на весь западный мир, что восстанавливают попранную законность, права свободного международного рынка, а главное – борются с режимом, отрицающим общеевропейские ценности. Именно с этого момента на Западе стал создаваться образ Византии как еретической “империи зла”. В дальнейшем этот образ всегда, когда требовалось, извлекался из идеологических арсеналов»[238].

В 1261 г. войска Михаила VIII Палеолога овладели Константинополем, положив тем самым конец Латинской империи. Город был освобожден от крестоносцев, однако Византии было уже не суждено оправиться от того удара.

Рис. 36. Эжен Делакруа. Вступление крестоносцев в Константинополь. 1840

Именно из Византии, этой «еретической империи зла» и пришли в Европу поэмы Гомера после нескольких столетий забвения. Однако большой популярностью пользоваться они не станут, а о Троянской войне европейцы будут знать из весьма подозрительных источников – из переведенных на латинский язык «записок» мнимых участников Троянской войны Диктиса Критского и Дарета Фригийского, а также средневековых «Романа о Трое» Бенуа де Сент-Мора, «Собрания повествований о Трое» Рауля Лефевра, «Песни о Трое» Герборта фон Фрицлара, «Истории разрушения Трои» Гвидо де Колумна[239]и прочей беллетристики, часто носящей пропагандистский характер.