Рандеву для трех сестер - Вера Колочкова

Дом встретил их необычной для него людской суетой. Какие-то женщины в черном копошились на кухне, все кипело и шипело в кастрюлях и на сковородах. Надя, моментально включившись в эту суету, начала четким, хорошо поставленным голосом – отцовским голосом отдавать приказания. Инге даже показалось, что появились и отцовские нарочито-насмешливые интонации, ранее Наде не свойственные. Только звучали они в этой обстановке нелепо, несколько курьезно даже. Да и вообще – никто и никогда эти особенные отцовские интонации повторить уже не сможет. Как говорится, можно надеть туфли шаха, но нельзя изобразить поступь шаха… Верочка стояла в сторонке, наблюдала ревниво и горестно, как чужие женщины копошатся в ее хозяйстве, как достают посуду, расправляют на столах крахмальные скатерти. И все бросалась помочь, поправить что-то, и все слышала в ответ одно только – отдохни, мол, Верочка, успокойся… Отдайся горю сполна, а с обедом мы уж как-нибудь сами управимся…

Накинув куртку, Инга вышла на террасу, стала пристально всматриваться в реденькую толпу курящих на воздухе мужчин. Неужели ей показалось все-таки, что там, на кладбище, Севка Вольский был? Задумавшись, она и не обернулась, и не увидела, как Севка Вольский, собственной персоной, подошел сзади, положил руку на плечо. Сильно вздрогнув, она обернулась, распахнула ему навстречу глаза удивленно и испуганно:

– Господи… А я решила, что меня уже глючит от горя…

– Нет, не глючит. Это правда я, Ёжик.

Только Севка звал ее так – Ёжик. От детского этого, произнесенного им так легко и просто прозвища защипало в носу, подкатило горячо к горлу, ожгло по сердцу короткой молнией. Инга закрыла глаза, сглотнула с силой застрявший в горле комок, улыбнулась дрожащими губами:

– Вот так встреча… Привет, Севка. А ты как здесь? Какими такими судьбами?

– Да обыкновенными… На похороны твоего отца приехал. А что, нельзя было?

– Ну почему нельзя… Просто странно как-то…

– Ничего тут странного нет, Ёжик. Отец твой, можно сказать, роковую роль в моей судьбе сыграл. Если б не уел он меня тогда своим презрительным «цирюльником», ничего бы из меня не получилось. Так что я ему очень, знаешь ли, за это благодарен…

– А что из тебя получилось, Севка? Большим человеком стал?

– Ну, это с какой стороны посмотреть. Времена-то переменились. Раньше только такие люди, как твой отец, в этих самых «больших» могли числиться, а теперь все не так. Теперь и маленький «цирюльник» может себе позволить в «больших» походить.

– В смысле – в богатых? Ты это имеешь в виду, что ли?

– Да. И это тоже. Хотя это не главное, наверное.

– А что главное?

– А то, что я как личность человеческая вполне состоялся. Всего достиг. Именно как стилист. Стилист, а не цирюльник! У меня все есть, Инга. Имя есть, деньги есть, дело любимое есть. А вот не дай мне отец твой тогда пинок под зад, то есть сильнейшую мотивацию, ничего б у меня этого не было. Не было бы трех больших салонов, имени, уважения… Я сам, один, без всякой помощи к этому пришел. Правда, чего мне это стоило, я один знаю. И через голод прошел, и через ночевки на вокзале, и через унижения от сильных мира сего…

– А ради чего, Севка?

– Да черт его знает… Теперь вот оно, все у меня есть, что хотел, а ради чего – и сам не знаю. Просто бежал и бежал, закусив удила… Падал, вставал и снова бежал. Очень уж хотелось отцу твоему доказать, что стилист – это вовсе не цирюльник. Чтоб он рожу мою в телевизоре увидел и понял… А теперь получается – некому и доказывать… Да и чего такого особенного он должен был обо мне понять, собственно…

Он зло выщелкнул из пальцев давно потухшую сигарету, проследил взглядом, как она полетела в темноту сада, потом вздохнул коротко, замолчал. Инга тоже молчала, разглядывала его потихоньку из-под опущенных ресниц. Красивый. Одет в неброскую, но очень дорогую одежду, все стильно-модно, по цвету подобрано. И лицо ухоженное, как у озабоченной внешней привлекательностью молодой женщины. Светлые волосы торчат идеально-небрежными вихрами над головой – наверное, по последнему писку мужской моды подстриженные. Все в человеке прекрасно, как и должно быть. Как завещал великий Чехов. Только глаза пустые. Красивые, но пустые. До конца не удовлетворенные. Подумалось ей вдруг – именно такими глазами глядят из телевизора взобравшиеся на верхотуру своего бизнеса всякого рода цирюльники, портные, рестораторы – люди из сферы обслуживания, в общем. Обслуживания всего остального человечества. А что? Так оно и есть. Кто-то обслуживает, кто-то пользуется. Все нормально. Ничего в этом плохого нет. А вот неудовлетворенность во взгляде мучительная все равно у них присутствует. Вроде вот он я, красивый-гламурный такой, и все у меня есть. Вот только чего-то основного, чего-то для полноты счастья очень главненького не хватает. И еще подумалось, что именно это отсутствие главненького и имел, наверное, в виду отец, проговаривая в тот роковой вечер свое снисходительно-обидное «цирюльник» по отношению к Севке. Боже, боже… Неужели она стала так же думать? Отцовскими мыслями? А что? Надя же заговорила его интонациями… Но этого ж быть не должно! Это ж не кто-нибудь перед ней – это же Севка! Тот самый Севка Вольский, объект ее мучительного многолетнего однолюбства, виновник ее старой и болезненно переживаемой обиды на отца…

– Значит, говоришь, все эти годы ты моего папу помнил? Да, Севка? – тихо переспросила Инга, сама не зная зачем. Может, просто чтоб разговор поддержать. Как-то неуютно ей было молчать. Нехорошее это было молчание, обидное какое-то.

– Да, помнил. Хотя, знаешь, стоял на кладбище, смотрел на него в гробу и вдруг понял – я ведь не его помнил… Ну, в смысле не как человека как такового, а харизму эту его сильнейшую. И еще подумал – не надо было мне тогда на обед к вам переться. Всю жизнь мне этот обед поломал…

– Да как же поломал, Севка? – горько усмехнулась Инга. – Тебя послушать, так все наоборот получилось. Старался доказать, всего достиг. Движущий фактор, так сказать… А кстати, как ты узнал, что отец умер?

– А мне мать позвонила. Я сразу на самолет – и сюда. Ты знаешь, она мне все время звонила, все новости про ваше семейство рассказывала. Я ее сам просил. Теперь вот думаю – зачем…

– А про меня? Про меня тоже рассказывала?

– Ну да. И про тебя. Что ты замуж вышла, что дочка у тебя родилась… Он у тебя кто, муж твой? Почему на похороны не приехал?

– Нет у меня мужа, Севка. Развелись два года назад. Так что мама твоя схалтурила с новостями. Сокрыла. Или ты больше отцом интересовался, чем мной? Да и впрямь – чего тебе мной интересоваться… Я тебе мотиваций не давала, посылов судьбоносных не делала. Просто любила без ума, и все.

– Ага. Потому так быстро и замуж выскочила.

– Да. Именно поэтому, Севка. Ты прав. У тебя свои посылы были, у меня – свои…

– Обижаешься на меня, Ёжик? Не обижайся. Жизнь – она штука такая, она иногда может взять и не в ту сторону тебя послать. Потом вдруг остановишься и думаешь – это куда ж меня понесло-то…