Крапленая обойма - Сергей Зверев

Хан двинулся к выходу из зала. Армен устремился следом. Виртуоз задержался и уставился на незнакомца, который едва не поверг Хана в шок. Их взгляды встретились. И Виртуоз прочел в глазах напротив скрытую боль. Как бы этот человек ни пытался ее спрятать, Виртуоз ее увидел и почувствовал себя не вполне уютно. Было что-то непостижимое в этой боли. Для него, Виртуоза, непостижимое. И, может быть, именно поэтому детектив не стал больше рассматривать странного человека, а поспешил за своими спутниками.

А он смотрел в спину удаляющимся людям, пока те не исчезли из поля зрения. Игроки, сидевшие рядом с ним за столом, не мешали ему наблюдать. Они начали его бояться. Человека, которого не смутил даже авторитет хозяина заведения.

Он достал флакон с таблетками и отправил одну себе в рот. Не хотел, чтобы приступ пришел внезапно, на глазах людей.

В этом здании, в котором восемь лет назад он потерял своих ребят, он должен выглядеть сильным. Очень сильным. Достойным победы.

1

Психоаналитик Лаврентьев принимал пациентов. Когда к нему в кабинет заглянула Алена, у него на кушетке лежала дородная матрона, страдавшая едва не патологической ревностью к своему мужу. Хотя в какой-то мере ее ревность была понятна: муж на десяток лет моложе своей пассии, к тому же, как понял Лаврентьев из разговора с пациенткой, скорее всего женился на ней по расчету. Матрона была бальзаковского возраста, а посему эта любовь, вполне вероятно, у нее была последней, и она старалась удержать своего муженька изо всех сил. А тот, понятное дело, не упускал случая гульнуть на стороне. Ревность сводила ее с ума, и психоаналитик пытался помочь ей своими методами.

– Звонит Марченко, – тихонько сообщила Алена, сунув голову в дверь. – Говорит, очень срочно.

Марченко был президентом компании, в которой работал Фомин.

Лаврентьев кивнул.

– Лежите, – велел он своей пациентке и подошел к столу. Поднял трубку и услышал знакомый голос:

– Добрый день, Марк Георгиевич. Прошу прощения, что отвлекаю вас, но нам нужно наконец определиться.

Психоаналитик хмыкнул. Давно уже пора. А то этот Марченко все ходит вокруг да около. Да все с какими-то намеками, словно проверяя его... Лаврентьев готов был к откровенному разговору.

– Как состояние Фомина?

– Тяжелое.

– Очень? Или все же есть вероятность благополучного исхода?

– Боюсь вас разочаровать. Фомина следует определить в психиатрическую лечебницу. Психоаналитик ему уже не поможет.

– Значит, вот так, – задумался Марченко. – Что ж, скажу честно, я был готов к этому.

– Я знаю.

На некоторое время в трубке установилась тишина. Психоаналитик не подгонял президента компании. Тот должен был сам раскрыться, без его помощи.

– Вы помните наш разговор? В самом начале, когда я просил вас проконсультировать Фомина.

– Да. Я все помню.

– Меня, конечно, волновало здоровье моего вице-президента. Это понятно. Но как человека, обремененного президентской властью, меня волновало и другое.

– Я помню, – кивнул Лаврентьев.

– Что ж, хорошо. Вы избавляете меня от ненужных объяснений... – Психоаналитик услышал, как на другом конце провода абонент устало вздохнул. – Раз вы говорите, что теперь Фомину не помочь...

– Я этого не говорю, – перебил Марченко Лаврентьев. – Я только сказал, что помощь психоаналитика уже запоздала. А в психлечебнице вполне могут помочь. Вполне.

– Все же я не могу так рисковать. Не могу рисковать компанией. Вы понимаете?

– Я вас прекрасно понимаю.

– Очень хорошо. В таком случае вернемся к нашему первому разговору, – Марченко перевел дыхание. – Ввиду тяжелого состояния Фомина... В общем, мне нужно, чтобы вы помогли мне получить от него то, о чем я говорил тогда.

– Да, конечно, – неопределенно произнес Лаврентьев.

– Надеюсь, мы понимаем друг друга. Условия вы знаете. Они остаются прежними.

Теперь психоаналитик стал выдерживать паузу, как бы набивая себе цену.

– Вас что-то не устраивает? – насторожились на другом конце провода.

– Вовсе нет, – после продолжительного молчания ответил Лаврентьев. – Пожалуй, я могу попытаться.

– Нет. Меня так не устроит. Я должен быть уверен на все сто процентов. Это бизнес, сами понимаете.

– Я понимаю. Я вас хорошо понимаю.

– Так что?

– Я сделаю это.

– Спасибо, Марк Георгиевич. Я знал, что мы найдем общий язык. С самого начала знал.

Конечно, знал, старый мошенник, хотелось гаркнуть психоаналитику. Еще в первую встречу, когда судачил о здоровье своего вице-президента. Тогда и намекнул, что́ на самом деле важнее с точки зрения компании. И поэтому он, Лаврентьев, был занят не только лечением пациента. Хотя, видит бог, он старался разобраться с психикой Фомина. Марк Георгиевич работал на два фронта. И если со здоровьем Фомина у него ничего не получилось, то со второй частью... Она вполне могла реализоваться. Сегодня вечером Фомин обещал передать ему все необходимые бумаги. И президент, который, казалось, до последнего времени интересовался лишь здоровьем своего вице-президента, наконец решился открыть свое истинное лицо.

Что ж, похвалил себя Лаврентьев, он оказался хорошим психоаналитиком. В смысле определения тайных помыслов человека. Он понял Марченко с самого начала. И понял, к чему все склонится в конечном итоге. И смог предвосхитить события.

Лаврентьев довольно усмехнулся, попрощался с Марченко и положил трубку. В эти минуты он даже забыл о пациентке. Совсем другие мысли роились у него в голове...

2

В двенадцать часов дня Лаврентьев обычно делал перерыв в работе и ездил на своей машине в ближайшее кафе обедать. Этот день не был исключением. И в пять минут первого психоаналитик вышел на улицу, подошел к «Мазде» и уже собирался отпереть дверцу, когда его неожиданно окликнули:

– Марк Георгиевич!

Он вздрогнул и оглянулся. И тут же непроизвольно поморщился, словно проглотил ломтик кислющего лимона.

Широко улыбаясь, к нему направлялся с папкой под мышкой следователь Смолячков.

Вот незадача! Чего этому гайцу еще надо? Кажется, уже и об аварии забывать начал. Ан нет. Заявился, мент пронырливый.

Психоаналитик пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное в ответ на приветствие. И это должно было указать следователю, что встреча, в общем, нежелательна. Однако Смолячков как будто и не заметил ничего. Улыбка продолжала играть у него на губах. Словно его только что приняли с распростертыми объятиями.

– Как поживаете?

– В трудах и заботах, – избитой фразой ответил Лаврентьев.