Фредерик Кук на вершине континента. Возвращаем Мак-Кинли великому американцу - Дмитрий Шпаро

В полдень мы упали на снег, съели немного пеммикана и полежали, пока не разошлись облака, дав нам возможность бросить взгляд на возвышающиеся обрывы. Выше по склону места для лагеря не было, если только не взобраться на вершину гребня, поэтому нам предстояло подняться еще на 2000 футов, вырубая ступени и не зная, что ждет наверху. Поднимаясь от гребня к гребню и от карниза к карнизу, мы наконец вырвались из сумрачного тумана на блестящее снежное поле, куда падал прощальный свет солнца, садящегося в огромное зеленое пространство за Юконом. Мы находились на водоразделе, на границе между Юконом и Суситной.

В поисках укромного уголка мы напали на участок снега, достаточно плотного, чтобы вырубить из него блоки для постройки снежного дома. Меньше чем за два часа наше куполообразное эскимосское иглу было готово, и тем самым нам был обеспечен кров и комфорт на время пребывания на гребне.

Мы воткнули в снег ледорубы, натянули веревку и повесили на нее влажные носки и обмотки. Из предыдущего опыта мы знали, что лучший способ высушить вещи – это дать им замерзнуть, а на следующее утро вытрясти замерзшую влагу. Все остальное мы взяли в стены снежного дома, а в качестве двери придвинули снежный блок.

В своем снежном куполе мы были прекрасно защищены от ветра и поземки. Даже оглушающий грохот лавин сильно ослабевал. Снаружи температура держалась ниже нуля, но внутри было вполне уютно. На пол мы постелили сначала тонкие листы резины, на них – шелковую палатку и затем всю верхнюю одежду. Сверху положили спальные мешки, куда мы и заползли, полностью уверенные в том, что нам предстоит теплая безмятежная ночь. Ботинки, фотоаппарат и прочие объемные вещи были завернуты в рюкзаки и использованы как подушки. Теперь снежный лагерь был готов.

Для кулинарных целей Баррилл набил алюминиевый котелок мелким снегом, а я тем временем налил древесный спирт в горелку. Вскоре веселое гудение голубых язычков понизило уровень снега, и мы добавили еще. В это время мы, удобно расположившись в мешках, грызли твердые кусочки сала и вяленой говядины. Аппетит был зверский, казалось, мы можем есть всю ночь. Меню нас не волновало. Я слышал, как альпинисты обсуждают проблемы пищеварения. У нас таких проблем не было; все съедобное было бы встречено с восторгом. К счастью, пеммикан очень быстро меняет настроение голодного человека, а вместе с чаем и галетами порождает такое чувство удовлетворения, какое бы не вызвал полноценный обед {22}.

Единственным шансом был путь вдоль карниза северо-восточного гребня, на котором находился наш лагерь. На какое-то расстояние тянулась ровная снежная поверхность, покрытая настом, с отвесными обрывами около 4000 футов с каждой стороны. На высоте около 13 000 футов путь преграждала гигантская скала с вертикальными стенами высотой примерно 1000 футов. Выше этой скалы располагались другие утесы из льда и гранита, а еще выше находился крутой гребень, за которым мы могли перебраться с западного на северный склон и дальше на ледник, в долину между двумя величественными пиками, украшавшими, как мы теперь видели, вершину.

Мы поняли, что для определения реальности этого пути необходимо найти дорогу вокруг большой скалы и в срединное понижение горы. Если бы нам это удалось, мы могли бы продолжить осаду и попытаться штурмовать вершину.

С твердым намерением выбрать маршрут для будущего восхождения и еще колеблясь относительно штурма вершины, мы уложили рюкзаки, перевязались страховочной веревкой и утром 12 сентября стартовали вдоль этого карниза {22}.

Началась жуткая работа по вырубанию лестницы высотой 2000 футов. Удерживая веревку в натянутом состоянии, мы вырубали ступени, держась как можно ближе к склону, чтобы защититься от ветра. Одна сотня ступеней, и Баррилл берется за ледоруб, затем – еще одна сотня, и наступает моя очередь. Мы видели склоны над собой не более чем на сто ярдов, внизу все было закрыто клубящимися облаками и сдуваемым снегом. В 7 вечера стемнело. В полном изнеможении мы опустились на ступени.

Чернота ночи быстро усиливалась, а ее холод пробирал все сильнее. Мы знали, что не можем спуститься в защищенное место, поскольку такового в пределах дневного перехода не обнаруживалось. Мы были слишком измотаны, чтобы рискнуть на дальнейший подъем в опасную неизвестность. Склон, в котором мы вырубали ступени и ледяные сиденья, имел наклон почти в 60°, но лед был надежным, снег плотным, а опасность лавин невелика. Чувство долга перед самими собой и нашими семьями не оставляло нам другого выбора, кроме как врубиться в ледяной склон горы и продержаться ночь.

В этом окопе на склоне горы мы устроились достаточно надежно с точки зрения своих телодвижений в сонном состоянии. Мы завернулись во все, что у нас было, включая шелковую палатку, затем крепко привязали этот сверток к надежно закрепленным во льду ледорубам и таким образом провели ночь. Мелкий снег стекал по нашим шеям и в щели убежища, но мы боялись пошевелиться из опасения, что снег заполнит свободные пространства и вытолкнет нас наружу, после чего нам придется висеть на своих ледорубах, чтобы удержаться от смертельного падения.

Мучения этой ужасной ночи отгоняли мысль о том, чтобы дойти до вершины горы. Мы были слишком туго связаны, чтобы активно протестовать, хотя и провели бессонные часы в спокойных рассуждениях. Однако мы сошлись на двух моментах: мы должны продержаться, если возможно, вмерзнуть в лед и с первым светом двинуться вниз, оставить альпинизм и начать лучшую жизнь. Однако с великолепием полярного рассвета все эти слабовольные рассуждения об отказе и опасности изменились. Теперь наше стремление к отступлению превратилось в решение идти к вершине.