На волне шока - Джон Браннер

Однако, пока аппаратуру не доставили, оставалось лишь продолжать разговоры в прежней манере — в режиме реального времени.

— Я полагаю, вы хорошо фехтуете?

— Хотите партейку, чтобы скоротать время? — В ответе субъекта проклюнулась прежняя строптивость.

— Я никудышный игрок и вам не соперник. Почему, однако, вас привлекает именно фехтование, а скажем, не го или шахматы?

— Шахматы автоматизированы, — последовал быстрый ответ. — Когда в последний раз чемпион мира играл без помощи компьютера?

— Понятно. Да, я тоже слышал, что толковой программы для фехтовальщиков пока никто не создал. Вы не пробовали? У вас есть соответствующие навыки.

— Программа для шахмат не игрушка, а рабочий инструмент. Игра должна приносить удовольствие. Я, пожалуй, мог бы угробить фехтование, если бы потратил год или два. Только зачем?

— Вы хотели сохранить игру как недетерминированную аналогию вашей собственной дилеммы с ее подтекстом навязанного выбора, замкнутости, островков надежности и прочего, не так ли?

— Вы вольны думать что угодно. Я же просто скажу: идите к черту. Один из пороков таких, как вы, людей заключается в неспособности получать удовольствие от жизни. Вас раздражают процессы, которые невозможно проанализировать. В социологическом плане вы прямой наследник ученых, которые не могли успокоиться, не разгадав тайну характера животных, и потому ковырялись в мозгах кошек и собак. Их методы хороши для изучения синапсов, но понять поведение кошек они не помогают.

— Вы, как я вижу, сторонник холизма.

— Я так и знал, что рано или поздно вы воспользуетесь этим термином как оскорблением.

— Отнюдь. Изучив, как вы справедливо заметили, части нервной системы по отдельности, мы теперь готовы лучше понять, как они взаимодействуют между собой. Мы отказываемся считать личность суммой данных. Ваше отношение напоминает человека, наблюдающего течение реки, но не интересующегося ни родниками, ее питающими, ни водоразделом, ни сезонными изменениями осадков, ни илом, который она несет.

— Я обратил внимание, что вы упустили живущую в реке рыбу. Или то, что вода в ней, возможно, пригодна для питья.

— Разве можно понять, почему в реке в этом году нет рыбы, просто наблюдая за рекой с берега?

— А разве подсчет количества литров потока в минуту дает представление о красоте реки?

Фримен вздохнул.

— Мы постоянно упираемся в одну и ту же стену, вы не находите? Я считаю ваши высказывания комплементарными относительно моих. Вы же мои с ходу отвергаете как несостоятельные. Тупик.

— Неправда. Или, вернее, правда только наполовину. Ваша проблема в том, что вы хотели бы классифицировать мое мнение как подраздел вашего, но из этого ничего не выходит, потому что целое не может быть частью самого себя.

Играть так играть

Гуляя по улицам Божьей Кары, Сэнди почувствовал себя человеком, выросшим в семье со строгими нравами, вдруг очутившимся на пляже нудистов, однако ощущение длилось недолго. Городок оказался на удивление приятным. Архитектура не отличалась стройностью, дома возводились кое-как, и все же в итоге сложилось определенное единство, которое сейчас выгодно оттеняли красные тона заката.

По тротуарам шла масса народу, при этом проезжая часть оставалась свободной. Транспорт помимо велосипедов и электробусов навстречу не попадался. Вдоль улиц росло много деревьев, кустов и цветущей зелени. Редкие прохожие относились к одежде без особой щепетильности. Почти все наряды были непритязательного синего, желтоватого или рыжего цвета, многие изрядно поношены. Зато местные жители часто улыбались и на каждом шагу здоровались даже с совершенными незнакомцами, кем были для них Сэнди и Кейт.

Показался стилизованный под греческую таверну ресторан со столиками на террасе под навесом из вьющихся растений, опутавших столбы и натянутую между ними проволоку. За тремя-четырьмя столиками шла игра в фехтование, игроков обступила толпа вездесущих зевак.

— А это мысль, — пробормотал Сэнди. — Если здесь играют на деньги, я бы мог заработать немного кредита.

— Ты хорошо играешь? Извини за дурацкий вопрос. Просто я слышала, что местным палец в рот не клади.

— Гляди-ка, вручную играют!

— Разве это влияет на качество игры?

Сэнди смерил спутницу долгим взглядом.

— Знаешь, по-моему, ты мне подходишь.

— А я уж засомневалась, — съязвила в ответ Кейт и скорчила такую же мину как во время их первой встречи — по-кроличьи наморщила нос и вздернула верхнюю губу, обнажив зубы. — Кстати, я поняла, что нравлюсь тебе, раньше, чем ты сам это понял. Такими вещами не разбрасываются. Пошли, добавим в список твоих профессий шулера-фехтовальщика.

Они нашли столик, из-за которого могли наблюдать за игрой, подкрепляясь пиццей и терпким местным вином. Их трапеза почти подошла к концу, когда ближайший игрок осознал, что позволил сопернику набрать желанные сто очков разницы с помощью длинного узкого треугольника, растянутого почти по всему игровому полю. Проклиная свою нерадивость, проигравший выскочил из-за стола и, кипя от негодования, убежал прочь.

Победитель в выцветшей розовой майке, лысый толстяк, бывший в прошлом блондином, жаловался всем, кто желал слушать:

— Надо уметь проигрывать достойно. А он чего? Нельзя же так.

Реплика была предназначена для ушей Кейт. Девушка улыбнулась и покачала головой.

— У меня еще час в запасе. Эй, не хотите сыграть? Я заметил, что вы наблюдали.

Тон и манеры толстяка невозможно было ни с чем спутать. Перед ними стоял профессиональный игрок, брат-близнец шахматного афериста, прикидывающийся неумехой и выжидающий, когда какой-нибудь олух поставит на кон свои денежки.

Ну что ж, если они сами напрашиваются…

— С удовольствием сыграю. Кстати, это — Кейт, а меня зовут… Сэнди.

— А меня — Хэнк. Присаживайся. Хочешь фору? Я, как ты, наверное, заметил, не новичок. — Толстяк плотоядно улыбнулся.

— Давай на равных. О форе поговорим, если появится нужда.

— Ладно-ладно! Не хочешь… э-э… поставить денежку на результат? — В глазах Хэнка мелькнуло алчное выражение.

— Денежку? Ну-у… Мы недавно в городе, так что могу предложить только расписки, если устроит. Лады. Сотня сойдет?

— Вполне. — Хэнк замурлыкал, потирая руки под столом. — Предлагаю сыграть одну-две партии в темпе блица.

Первую партию пришлось остановить почти сразу, что нередко случалось. Пытаясь по очереди строить треугольники, оба не смогли этого сделать и скорее по традиции, чем по правилам, договорились начать игру сначала. Вторая партия шла почти на равных, однако закончилась проигрышем Хэнка. Третья — еще ровнее, но Хэнк опять проиграл. По истечении часа у него появился удобный повод, чтобы с досадой ретироваться, обеднев на две сотни расписок. Появилось много новых зрителей и несколько новых игроков, теперь игра