Найти Элизабет - Эмма Хили

Шаги. Кто-то проходит мимо меня. Сначала глухо, по ковру, затем с легким причмокиванием по линолеуму кухни. Я закрываю глаза. Мне слышно мое собственное прерывистое дыхание. Надеюсь, что оно не слишком громкое. Затем открывается и вновь захлопывается дверь холодильника. И вновь шаги движутся мимо меня. На сей раз наверх. Я зажмуриваюсь от страха и, слегка присев, прижимаюсь к стене. Такая знакомая поза! Когда я была ребенком, любила прятаться в чулане.

Наш располагался в углу кухни, и мне нравилось забираться туда, когда в комнате были другие люди, которые не знали, что я там сижу. Как хорошо я помню тот запах! Пропахшие землей овощи, сушеные специи! В прочитанных мною книгах дети обычно что-то тайком ели на завтрак, и я мечтала о тех вкусностях, которые они ели. Сосиски в тесте, фруктовые тартинки, мясной пирог. Особенно мне нравились пирожные. Но такой еды у нас почти никогда не бывало, так что уж говорить о ее остатках в чулане! Иногда я открывала банку варенья или миску с тушеными яблоками и ела их ложкой или же отрезала ломтик вареной ветчины. Но все равно это было не то. А если меня поймали бы, то я бы не смогла избежать неприятностей. И все равно мне нравилось сидеть в чулане. Там было темно, прохладно и безопасно. И когда пропала Сьюки, я начала снова там прятаться. Вдыхать привычный запах, радоваться тому, что никто даже не подозревает, что я тут сижу.

Помнится, как-то раз я стояла в чулане и никак не хотела выходить в гостиную, как вдруг в коридоре послышались чьи-то шаги. Я тотчас поняла, что это Дуглас. У него была странная походка. Он ходил чуть вразвалочку, делая длинные, но удивительно бесшумные шаги. Скрипнул стул, хрустнуло колено – все это почему-то заставило меня уставиться на тарелку с морковным печеньем. Интересно, что он там делает? Кажется, это было всего через несколько дней после того, как нам вернули чемодан Сьюки, потому что тот по-прежнему лежал на полу в кухне, ожидая, когда его содержимое наконец рассортируют и отправят в стирку. Я отчетливо слышу щелчок. Это Дуглас открыл медные защелки.

Даже не думая о том, что могу себя выдать, я легонько толкнула дверь. Уж так мне хотелось узнать, что он там делает. На мое счастье, петли почти не скрипнули, и дверь приоткрылась на полдюйма. В щелку мне было едва видно, как Дуглас запустил руку в ворох одежды. Рот его был открыт, и до меня, чем-то напоминая рокот прибоя о берег, доносилось его неровное дыхание. Опасаясь, что он услышит мое, я слегка попятилась от двери и задела при этом полку. Звякнули стеклянные банки, и я от испуга крепко стиснула зубы. Однако в гостиной работал радиоприемник. Пела Лорна Дун. До меня доносились звуки музыки кантри, заглушая собой производимый мной шум. Дуглас ни разу не повернул головы в мою сторону, зато время от времени поглядывал на ступеньки, что вели в коридор.

Спустя какое-то время он стащил чемодан с комода и, открыв его полностью, начал вынимать из него вещи и вешать их на спинку стула. Персикового цвета ночную рубашку, кремовую комбинацию, пару чулок. Нижнее белье Сьюки. Я никак не могла взять в толк, что он делает. Правда, я как-то раз читала в газете про то, как один мужчина воровал женские панталоны с веревок, на которых сушилось белье. Я даже на секунду подумала, что Дуглас и есть тот самый мужчина. Но затем он начал ощупывать боковые стенки чемодана, и я покачала головой, пытаясь выбросить из головы эту мысль. Нет, он явно что-то искал.

Я отрываю голову от стены и моргаю. Похоже, мне пора отсюда идти. Мама начнет беспокоиться, куда я запропастилась.

– Ну, вроде бы все, – говорит мужской голос.

По лестнице над моей головой слышатся шаги. От неожиданности я вздрагиваю и замираю на месте. Моя рука лежит на ручке двери, но не толкает ее.

– Остальное может подождать, пока не приедет фургон, – говорит тот же голос.

Я обвожу глазами чулан. Никаких банок с вареньем, никаких мешков с картофелем. Нет, здесь только пылесос, швабра и веник. И все равно я не могу вспомнить, где нахожусь. Затем хлопает дверь, и в замке поворачивается ключ. Я перевожу дыхание и выхожу наружу. Это прихожая Элизабет, это дом Элизабет, но ее самой здесь нет. Подъемник замер у основания лестницы, а ведь подняться наверх самостоятельно она не может. Так что наверху ее точно нет. Надо мной маячат перила второго этажа, чем-то напоминая тюремные решетки. Но как только я поднимаюсь наверх, вижу, что все двери открыты, и от этого мне делается немного легче, хотя я и не могу сказать почему. Комната Элизабет пропахла ее любимой розовой пудрой, и на какой-то миг я в растерянности. Как такое может быть, что ее запах здесь, а ее самой нет? Как одно чувство может говорить мне, что она где-то рядом, а другое – что я ошибаюсь? Но здесь нет ни корзины для мусора, полной бумажных носовых платков, ни мятных пастилок на прикроватной тумбочке. Туалетный столик тоже пуст, я не вижу на нем привычного беспорядка и невольно глотаю слезы.

Несколько лет назад дом Элизабет ограбили. В полиции это назвали «ограблением с отвлечением внимания». Какая-то женщина в саду отвлекала Элизабет своими разговорами, что у нее, мол, убежал кот, а тем временем кто-то еще проник внутрь и схватил с туалетного столика все ювелирные изделия. Я до сих пор помню, что было тогда украдено: золотая цепочка, брошка с камеей и кольцо с опалом. Элизабет не слишком переживала по поводу кражи вещей, хотя мне кажется, кольцо было довольно дорогое. Но она сказала, что именно оно и навлекло на нее это несчастье, потому что было с опалом.

«Что ж, пусть тогда оно принесет вору одни несчастья», – сказала я тогда, причем от всего сердца. Я сильно переживала за мою подругу. Элизабет улыбнулась моим словам, однако ей было страшновато оставаться одной в доме. Я подумала, что сын возьмет ее в тот вечер ночевать к себе, но он был очень занят и вообще заявил, что она нервничает по пустякам, ведь силой к ней в дом никто не вламывался. К себе забрать ее я тоже не могла, она просто не прошла бы расстояние до моего дома, поэтому я заночевала у нее – спала на односпальной кровати, на которой когда-то спал ее муж. Мы с ней проговорили до глубокой ночи и даже пели наши любимые песни, пока не уснули.

Я опускаюсь на кровать, вытаскиваю из сумочки листок бумаги и ручку. Дом Элизабет обыскан – ее здесь точно нет. Я потом покажу это Хелен. Я убираю записку в сумку и ловлю себя на том, что к чему-то прислушиваюсь. Мне даже кажется, что я, совсем как собака, навострила уши. Где-то совсем рядом слышится какое-то жужжание. Этот звук мне знаком, очень хорошо знаком и связан с Элизабет. Постепенно этот механический звук делается все громче и громче. Это жужжит подъемник. И он поднимается ко мне. От ужаса у меня пересыхает во рту. Ведь в доме пусто, ни единой души. Тогда кто же воспользовался подъемником? Сердце гулко стучит в груди, как будто готово вот-вот выскочить наружу. Еще мгновение, и нервы мои сдадут. Ноги подкашиваются, но я усилием воли заставляю себя выпрямиться.

Затем подъемник останавливается. Я остаюсь стоять на месте, боясь себя выдать. Я не хочу, чтобы кто-то узнал о моем присутствии здесь. Я стою довольно долго, затаив дыхание. Когда же ничего не происходит, бросаю на ковер скатанный в шарик бумажный носовой платок и выхожу на лестничную площадку. Подъемник пуст. Он остановился, пройдя две трети пути, и в нем никого нет. Я смотрю на него в упор, чувствуя, как от страха в горле застрял комок. Я прячусь назад в комнату Элизабет и закрываюсь внутри. Ноги подкашиваются. Я вновь тяжело опускаюсь на кровать, и в этот момент моя рука нащупывает что-то твердое. Это пульт управления подъемником. Я сидела на нем. Откидываюсь на спинку кровати и пытаюсь отдышаться. Лежу несколько секунд, глядя на потолок, и наблюдаю за игрой теней. Время от времени мимо проезжает машина, и мне слышен шорох шин по мостовой, когда она сворачивает за угол. Этот звук похож на звук прибоя, и я представляю себе, что море рядом, снаружи, и машины – это волны. Или же что я прижала к уху раковину и слышу шум собственной крови.