12 смертей Грециона Психовского - Денис Лукьянов

Брамбеус сделал глоток напитка — на этот раз медово-фруктового и не алкогольного — и вытер рот кружевным платочком, который всегда носил в кармашке. Манеры, в конце концов, никто не отменял.

— А, профессор! — загремел тот, завидев Психовского. — Прошу к столу! Завтраки тут, конечно, не такие сытные, как на нашем почившем лайнере и уж тем более в моем имении, но эти фрукты прекрасны! Главное — съесть достаточно.

— Спасибо, барон, — улыбнулся Психовский и уселся за каменный стол. Грециону показалось, что даже голос Брамбеуса, подобный раскатам грома, не так ударяет по голове, как разговоры вполне себе тихо изъясняющегося магуса Заххака. В этом определенно что-то было.

Съев нечто наподобие фруктового салата и обильно запив, профессор помотал головой:

— А вы не видели Аполлонского?

— Как же не видел! Видел, и завтракали мы вместе. Ну, если считать первый заход… Он проворчал, что сигареты отсырели, что здесь нет кофе, слопал что-то жутко сладкое — даже я к такому не притрагиваюсь! — и убежал куда-то… в город. Это же город, да?

— Город, барон, город. Город без названия и с таким количеством непонятного, что у меня мысли путаются.

— Ну, это повод хорошенько поразмыслить и поспекулировать! Но, — Брамбеус поднял указательный палец, — только после хорошего завтрака!

— Пойду поищу моего ненаглядного Феба, — Психовский встал. — А вам приятного аппетита.

— Эх, ничего вы не смыслите в завтраках! — в шутку проворчал борон и пошел на четвертый круг.

Немного поплутав по близлежащим улочкам, профессор дошел до лемурийского рынка, который ничем не отличался от какого-нибудь древнеримского, древневавилонского, да пусть даже современного. Под тканевыми тентами — чаще всего, конечно же, фиолетовыми — покоились россыпи ларьков, где лемурийцы торговали практически всем, от мала до велика: начиная фруктами, заканчивая — драгоценными побрякушками. Психовскому почему-то представился Кортес, с восхищением смотрящий на такие же торговые ряды ацтеков; с таким же наслаждением, как Брамбеус, поедающий угощения местных жителей — а потом нещадно вырезающий всех вокруг мечем и огнем, прикрываясь верой, хотя его вера, надо быть откровенным, местами была столь же жестокой, что и кровавое жертвоприношение — да и то, сам Кортес видимо верил в деньги и только в деньги, а благочестье — так, превосходный фасад. Грецион порой воображал, что было бы, если б ацтеки до сих пор жили и процветали — сколько бы древних тайн и секретов можно было узнать, но жестокий путь оказался самым простым и надежным, а оттого всевозможные открытия канули в небытие. И так, думал Психовский, раз за разом, от народа к народу — мы сами хороним свое же прошлое под пеплом истории, пачкаем руки в крови, а потом долго сидим и удивляемся: «почему же так сложно узнать, что происходило в далеком прошлом, чем славился тот век, каким был тот народ?».

Возвращаясь к рынку — Федор Семеныч, покуривающий, нашелся именно тут.

— Я ни капли не сомневался, что ты просушишь свои сигареты и будешь курить получившеюся дрянь, — Грецион решил подойди к художнику со спины — для пущего эффекта.

— Грецион, твою то ж… — Аполлонский закашлялся от неожиданности. — Любитель сюрпризов, черт, я чуть не подавился. Может мне на тебя тоже поорать, как вчера вечером? Нет, удивительно, но ты не прав — это какие-то местные сигары, и то без табака. Но хотя бы сладковатые на вкус.

— Если это что-то вводящее в транс, выводить я тебя оттуда не буду.

— Я выкурил вторую, в астрал пока что не ушел, — Федор Семеныч затянулся. — Кстати на шутку ты не обижайся.

— С чего я должен обидеться?

— С того, что ты постоянно это делаешь, просто всем своим видом виду не подаешь — вот так-то. Вас, Раков, разок уколешь — и все, словно мечом в сердце.

— Да не обиделся я, пока, — всем своим видом Грецион показал, что виду не подает. — У меня к тебе два вопроса: как ты перенес храп Брамбеуса и где ты достал эти папиросы, хотя я бы скорее сказал очень дешевые самокрутки?

— Первое — элементарно, Грецион! Если я усну, меня пушечным выстрелом не разбудишь. Второе не менее элементарно — я их купил на рынке. Удивительно, правда? — художник хихикнул, вновь закашлявшись. Дым от сигар-самокруток, как показалось Психовскому, был каким-то сладко-острым — смесь меда и красного перца.

— И на какие, позволь узнать, шиши?

Аполлонский потряс блокнотом.

— На художественные! Я просто нарисовал весьма, кстати, симпатичный портрет хозяина лавки и его сынишки.

— И этого хватило на мешочек папирос? — Грецион показал на тряпичный мешочек, привязанный к ремню художника.

— Не только! Еще мне вручили в благодарность аметистовый медальон.

— Так много за рисунок?

— Сам удивился. Но они сказали… что согласно Духовному Пути, должны дать мне больше, чем я могу предложить. Я так понимаю, тут все так работает.

— Духовный Путь, Духовный Путь… Как те самые книжонки, да.

— А?

— Ну ты сам про них давеча вспомнил. Или лемурийские сигареты способствуют потери памяти?

Аполлонский махнул рукой — мол, ну тебя, старый приколист.

— Зато я кое-чего узнал о Лемурии и о старых богах — ну, от которых отказались.

— Я вот тоже кое-чего, — Грецион спародировал художника, — узнал. Совершенно не планируя этого делать.

— Да давай, рассказывай, я ведь вижу, у тебя это так и рвется. И ты просто держишь себя, чтобы не ухмыляться. Оставь Грециона Психовского одного в темной комнате, подсунь туда нечто фантастическое, и он обязательно что-то, да учудит.

— А ты будто лучше, да? — прищурился профессор.

— Конечно, — Аполлонский с важным видом поправив соломенную шляпу. — Я просто буду стоять в сторонке, есть тортик, покуривать и пить кофе.

Грецион рассмеялся, но не очень искренне, показывая, что шутка его задела, и рассказал о своем разговоре с Заххаком.

— М-да, — присвистнул художник. — Интересное кино получается. Ну, тогда у меня — ерунда, достойная упоминания лишь в сноске.

— Да рассказывай давай.

— В общем, — протянул Федор Семеныч и достал блокнот — он часто сопровождал длинные разговоры зарисовками, даже навесу. — Ситуация примерно такая. Когда вчера ночью нам сказали, что лемурийцы отказались от религии, в принципе, не солгали. Когда-то у них было всего пять богов — очень, надо сказать, компактный пантеон. На пять богов — пять жрецов, ну, точнее, магов, включая Бальмедару. А потом, когда правителем стал Заххак, он устроил всем реформам реформу — ввел этот их Духовный Путь. И богов стали постепенно забывать, местные закончили жертвоприношения, как я понял, совсем не кровавые, прекратили ритуалы, службы ну и так дале…

— А любой бог остается богом, лишь пока в него верят, — добавил Грецион.