Царская невеста - Валерий Елманов

Мать Олимпиада нахмурилась.

– Она что же, пыталась уже? – переспросила с тревогой.

Я молча кивнул, не став развивать эту тему, хотя рассказать мог намного больше. И впрямь, в тихом омуте… Особенно эти черти разбушевались в первые три дня. А нож, который Анна попыталась припрятать в рукав, я вообще заметил лишь в самую последнюю минуту. Заметил и отобрал.

– У мамок ножницы есть! – зло бросила она мне в лицо.

Все правильно. Ныне я олицетворял в ее глазах особу ненавистного ей супруга. Но если с ним желательно поостеречься – мог и в лоб закатать, причем со всей дури, то со мной она не стеснялась, отыгрываясь за все. И за поруганную честь, и за молодость, которой не было – ей и сейчас-то едва-едва исполнилось девятнадцать, а тогда… Но, кстати, каких-либо конкретных гадостей об их совместной жизни я почти не слышал, не говоря уж об интимных подробностях. В этом отношении девушка оказалась гораздо порядочнее своего, считай бывшего, супруга.

– Ты тогда некрасивая будешь, – убежденно заявил я ей. – К тому же без навыков замучаешься себя пырять. Опять же они небольшие, а ты вон какая – не достанут до сердца.

Мои возражения были вполне логичны. Я, правда, не видел ножниц, но достаточно поглядеть на телеса царицы, как сразу становилось ясно – для такой пышной плоти абы какие, вроде маникюрных, не годятся. Кстати, мне не раз доводилось слышать, что и Марфа Собакина тоже не страдала худобой, не говоря уж об Анастасии Захарьиной. Не иначе как Иоанн подбирал невест, все время памятуя о своей бабке[23], – увесистых и ядреных.

Между прочим, все три, что у него были (черкешенка не в счет), чем-то походили на мою Машеньку. Если бы я не знал поименно его семерых жен, то счел бы это зловещим симптомом. Все как одна волоокие, глаза либо синие, либо васильковые, волосы как спелая пшеница, ну а стать расписывать ни к чему – все при всем, и даже с немалым довеском. Одна лишь Мария Темрюковна и выпадала из этого ряда – смуглая и тощая. Правильно, по горам скакать – живо слетишь с пятьдесят четвертого размера на сорок четвертый. Да и то, как рассказывали, откормили ее в Москве неплохо, особенно за последние годы.

Анну откармливать было ни к чему – она и так выглядела весьма и весьма представительно. К тому же девица оказалась на удивление умной, а когда у узницы голова на плечах не только для платка и кики, охране от этого лишние проблемы.

Что до ножниц, то я постарался незаметно изъять их из нянюшкиных шкатулок. Хоть и не портновских размеров, но до сердца достать могут запросто. Кроме того, ближе к третьей ночи я вовремя пресек еще одну попытку с ее стороны. К тому времени мы уже нырнули из Москвы-реки в Истру, переправились волоком в Сестру и остановились в Клину, бесцеремонно потеснив московского наместника и нахально заняв большую половину его обширного терема.

Но насчет передохнуть, хоть и притомился бдить всю дорогу, как бы она через борт не того, – у меня не получилось. И так чуть не прошляпил. Сердобольный Пахом, стоящий на страже у ее дверей, уже пронес было дышащий паром горшок кипятку к лестнице, ведущей на ее этаж, но вовремя встретился мне. Да и то вначале я прошел мимо, и лишь резкий неприятный запах, который донесся из посудины, остановил меня и заставил призадуматься, а затем и повернуть обратно, завернув ратника на полпути.

Царица попыталась схитрить, заявив, что ее одолела бессонница, вот она и заварила себе травок. Но я, хоть и не лекарь, уловку раскусил. Яда в горшке и впрямь не было – срочно найденная травница уверенно подтвердила, что, судя по запаху и цвету, это действительно снотворное. Даже состав назвала, из которого мне запомнились лишь корешки волчьей ягоды – никогда бы не подумал, что из них можно сварить нечто полезное. В подтверждение своих слов она смело отхлебнула из посудины, заявив, что, окромя крепкого сна, более ничего с ней не случится.

– А если все сразу выпить? – поинтересовался я.

– Ежели ума нету, можно и сразу, – недоуменно хмыкнула она, хлопая изрядно осоловевшими глазками – снотворное уже начало действовать. – Токмо навечно уснешь. Хотя все пить ни к чему – чтоб помереть, и четверти за глаза.

Все правильно – сонный настой ведрами не хлещут. Разве лишь когда хотят, чтоб сон превратился в вечный. Нет уж, милая. Только без меня и уже имея на голове монашеский куколь. Вот тогда что угодно – травись, топись или вон с колокольни вниз головой. На все твоя царская воля. Для мужика такой уход из жизни – трусость, женщине же простительно.

Примерно в таком духе я с Анной и переговорил, добавив в заключение, что ложку настоя она, если есть желание, может выпить, а остальное содержимое горшка пускай побудет в моей фляжке. Как говорится, от греха подальше. Выдавать буду по первому требованию, если бессонница станет терзать и дальше, но по чуть-чуть.

– Вот еще! – зло фыркнула она и многозначительно пообещала: – Я уж лучше сама иное заварю!

Оставалось только беспомощно развести руками и жалобно вздохнуть – пусть уж лучше думает о яде, чем о каком-нибудь ином способе уйти из этой жизни.

Это ведь я специально изобразил перед ней, что навряд ли смогу что-либо поделать, если она еще раз попытается отравиться. На самом-то деле…

Ицхак, нежданно-негаданно заглянувший ко мне в гости буквально накануне отъезда, был несколько разочарован скудным убранством моих комнат и убогой мебелью.

– Вэй, и это царский любимец, – укоризненно произнес он, оглядывая комнаты, где и впрямь пока было несколько неуютно.

– Какой еще любимец? – смущенно проворчал я.

– А как иначе назвать человека, без которого царь за последнюю седмицу не смог обойтись ни на один вечер? – удивленно спросил он.

– И откуда у тебя такие сведения? – несказанно удивился я.

Еще бы. Тут и впрямь было чему дивиться. Если учесть, что сам я практически никому языком не трепал, то получается, что эти данные у него могут быть только из одного источника – проболтался кто-то из слуг Иоанна, причем из самых доверенных. Проболтался или вообще является тайным информатором купца. Ну ничего ж себе!

– Какое это имеет значение? – пожал плечами Ицхак. – Главное, что они точные.

– Ты прямо как Штирлиц! – не сдержал я восхищения перед пронырливостью своего собеседника.

– А это кто? – в свою очередь полюбопытствовал купец. – Судя по имени, он из германских земель. Или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься, – кивнул я. – Был один хитрюга вроде тебя. И тоже все обо всем знал.

– Наверное, купец, – сделал вывод Ицхак.

– В какой-то мере, – уклончиво ответил я и с искренним сокрушением развел руками. – Ты уж извини, даже угостить толком нечем.

Нет, сам я не голодал. За те несколько дней, что Глафира на правах ключницы приняла в свои руки бразды правления моей скромной усадьбой, состоящей пока что из просторной двухэтажной пятистенки, бывшая пирожница развила такую бурную деятельность, что только держись.