Крематорий - Кирилл Казанцев

– Ну и дела, – выдохнул Бекетов, – крыша у мужика конкретно поехала. Может, проспится?

– Это пьяный проспаться может, а дурак – никогда, – обронил Машлак. – Разве что дочка его найдется живой и здоровой, но шансов на это мало. Объявилась бы уже.

– Только нам от этого не легче, – вздохнул Радьков. – Ну, и что теперь?

Генерал Гигин вновь прищурился. Бекетов тут же испуганно замахал руками:

– Я ничего больше не хочу слышать. Мое дело бизнес, строительство. У меня дела. До свидания, Александр Михайлович, – он быстро пожал руку губернатору и пулей вылетел из павильона.

Машлак, Гигин и Радьков долго смотрели друг на друга.

– Генерал прав, – произнес Машлак, – от Точилина тоже нужно избавляться. Ведь он сдать всех может. Ни у кого и подозрений не возникнет, если глава нашего управления МЧС погибнет при исполнении. Пожарный, вообще, профессия опасная. Да и вашим пропагандистам, Александр Михайлович, будет полезно слепить образ огнеборца-мученика. Людям такое понравится – полковник сгорел на работе. Бюст в городском парке, мемориальная доска на пожарном депо. Можно будет его потом и к награде представить, посмертно.

– Мысли мои читаешь, – оживился Гигин.

Губернатор понял, что его согласие уже и не требуется. Преступная комбинация вышла из-под контроля, и теперь ее создатели сделались заложниками ситуации. Радьков приподнял руку:

– Но на этом все. Больше никаких смертей.

– Это уж как получится. Где два, там и четыре. Где четыре, там и шесть, – промолвил Гигин, глядя на затянутую рябью поверхность пруда. – А рыбка-то у тебя, Александр Михайлович, на закате красиво играет. Здоровые форели, черт, повырастали. Чем кормишь? Ну, что? Тянуть больше некуда, надо ехать. Моим парням сегодня тоже в горящем поселке дел хватило. Один дурак на своем бульдозере хотел сараи сломать, чтобы огонь дальше не перебросился, пришлось успокаивать. А тут теперь еще и этот Даргель со свихнувшимся Точилиным... Можем ехать?

– Нет, еще не все, – взял слово Машлак. – Мы же не знаем, что и кому успел сказать этот ваш Даргель, которого вы на груди пригрели. Ситуация пока складывается нормально, но если гореть будет только наша область, это может показаться в Москве подозрительным. Неплохо сделать так, чтобы пожар полыхнул и у соседей. Как говорил один полковник – преподаватель в нашей академии, если хочешь спрятать дерево, надо прятать его в лесу. А если хочешь спрятать труп, прячь его на поле боя.

Милицейский генерал с уважением посмотрел на Игоря Машлака:

– Дельное предложение. Сумеешь организовать?

– При должном финансировании. – Машлак красноречиво потер палец о палец, глядя в глаза губернатору Радькову.

Солнце уже окончательно скрылось за горизонтом, но багряная полоска от пожара все еще рдела на небе.

Маша и Ларин сидели в гостиничном номере. К ноутбуку от фотоаппарата змейкой тянулся кабель. Светился монитор.

– Ну, вот и все, что я снял, – проговорил Андрей, выключая компьютер. – Иногда наши кудесники от электроники неплохо работают. – Ларин взял в руки увесистую фотокамеру. – С виду обыкновенный фотоаппарат, а внутри в нем хорошая видеокамера. Работает абсолютно бесшумно, и ни одна индикаторная лампочка не мигает. Этот дебил Радьков так и не просек, что весь наш торг насчет отступных за молчание я записывал на видео. Хоть и таращился на фотоаппарат, стоявший перед ним на треноге.

– Стереотип мышления, – улыбнулась Маша. – Человек не умеет мыслить на пару ходов вперед. Видит в вещах только внешнюю функцию. Зря я на тебя наезжала. Теперь, отмонтировав снятый материал, можно сделать убойный ролик и повесить его на Ю-тубе.

– Вот ты этим и займешься. – Андрей отщелкнул заднюю крышку, вручил Маше микрокассету.

– С удовольствием. Конечно, потом последуют официальные опровержения – мол, был снят человек, похожий на Радькова...

Ларин опустился на диван, устало вздохнул.

– Ну и денек сегодня выдался. Кажется, будто от рассвета прошло целое столетие. Выпить не хочешь? А то мы все собираемся с тобой, собираемся... и вечно нам что-то мешает.

– Только выпить, и все? – Было понятно, что Маша говорит не совсем всерьез, а подкалывает напарника.

– Выпить и отдохнуть. Мне еще надо придумать, как заснять момент передачи денег от Радькова. Тоже интересный сюжет получится. Только фотоаппарат здесь уже не прокатит. А передавать их будут, скорее всего, на чужой территории. Думаю, в машине. Так как насчет выпить?

– А что у тебя есть? – спросила Маша.

– Даже не помню. Чего-то там горничная мне в холодильник загрузила.

Маша присела перед холодильником-баром на корточки и открыла дверцу.

– Выбор неплохой, на все случаи жизни. Для чисто мужских посиделок – термоядерный вискарь, армянский коньяк и шведский «Абсолют». Мартини для романтического вечера с дамой. Еще шампанское, маслины...

– Бери, что тебе нравится. Я-то выпью немного коньяка. Насчет того, что спиртное отравлено, – не беспокойся. Его в мой холодильник поставили еще до того, как я сделал Радькову предложение, от которого он не смог отказаться.

– Тебе бы все шутить. – Маша уже взяла в руки бутылку белого мартини.

И тут в дверь номера постучали. Через секунду ручка дернулась. Маша беззвучно вернула бутылку в холодильник и закрыла дверцу. Посмотрела на Андрея – мол, будешь открывать?

– Сейчас открою! – крикнул Ларин и сделал знак Маше, чтобы вышла в соседнюю комнату.

Номер ему предоставили люксовый, со спальней и гостиной. Маша вышла и оставила дверь в спальне приоткрытой.

– Товарищ фотограф, это я, Точилин.

– Сейчас-сейчас. – Андрей провернул в замке ключ.

На пороге стоял полковник. За его спиной маячили двое младших офицеров в форме МЧС.

– Войти можно? – хрипло спросил полковник.

– Смотря зачем... Входите, – посторонился Ларин.

– В коридоре подождите, – бросил Точилин офицерам, шагнул в номер и прикрыл за собой дверь.

Он смотрел на Андрея глазами побитой собаки, затем хрипло выдавил из себя:

– За внучку тебе спасибо, Танечку. Небось и не знал, чья она. Может, знал бы, и спасать не стал бы, а?

– А ты как думаешь, полковник? – перешел на «ты» Ларин.

– Я теперь и не знаю, что мне вообще думать. Мир перевернулся, фотограф. Дочку свою сегодня опознал в морге – по колечку, которое ей на двадцать лет подарил. Представляешь? Обугленная рука, а на ней колечко серебряное, оплавленное. И камушек от жара треснул.

Андрей молчал, знал, что никакие слова сейчас не нужны. Любое сочувствие прозвучит фальшиво. Ведь это Точилин потерял близкого человека, а он, Ларин, остался жив-здоров. Полковнику трудно было говорить. Его слегка пошатывало. Стало понятно, что он немало выпил.