Столкновение с бабочкой - Юрий Арабов

С Невы, несмотря на лето, привычно дул холодный ветер. Река проснулась сравнительно недавно, в апреле, а до этого лежала, как царевна, в хрустальном гробу. Солнце поцеловало ее, и она встала. Всего-то на три-четыре месяца, в которых только дней десять, когда можно зайти в воду.

Николай Александрович оглянулся. Охрана из двух шпиков, как и договаривались, шла шагах в двадцати позади него.

Несмотря на июнь, несколько дней подряд лил дождь, и пришлось надеть штатские калоши, сняв царские сапоги, – чтобы не выделяться, чтобы слиться со своим народом и, может быть, исчезнуть на его фоне. Императрице об этом историческом выходе в народ ничего не говорилось. Для нее он поехал на заседание второго коалиционного правительства. Первое пало из-за очередной неудачи весеннего наступления на немцев. Мирные переговоры застопорились, парализованные недоброй волей Милюкова и Ко. Для новой политики нужны были новые люди, с призывом которых государь, по своему обыкновению, медлил.

Есть ли в городе революция? По всей стране – нет, это определенно. А в столице? Говорят, что из Советов были вытеснены эсеры и прочие социалисты, большинство получили большевики. Опять большевики!.. Я спросил у Фредерикса: «Не кончилась ли революция или она в другой фазе?» Он ответил мне: «Есть верное средство для проверки. Возьмите с собой на прогулку часы брегет. Если их украдут, то революция определенно состоялась».

У булочной Филиппова чернела длинная очередь мещан человек за сто. Пожилой господин в косоворотке, то ли учитель, то ли инженер, встав на деревянный ящик, выкрикивал фамилии по бумажке, которую держал в руках:

– Щеголев! Барсуков!.. Возницына!..

Из толпы отзывались на свои имена. Николаю Александровичу стало не по себе. Любой изумился бы на его месте. Булочная закрыта. Более того, окна забиты деревянными досками. Тогда чего около нее стоять?

Русский странен. Ему лишь бы толпиться. Соборность, да. Как это я забыл о соборности? Это от крестных ходов пошло. Когда все вместе и гуртом. Интересно, очереди зависят от соборности или, наоборот, соборность есть порождение очередей?.. А демонстрации против нас? Это уже точно от крестных ходов. Но если мы – глава церкви, то почему не можем отменить крестных ходов и прервать традицию толпы? Крестных ходов нет и демонстраций нет. Вот что лукавый мне шепчет. Сгинь, сатана, исчезни и расточись!..

– Вы зачем здесь, русские люди? – спросил он тихо у какой-то женщины.

Из-под платка ее высовывались папильотки.

– Хлеба ждем, гражданин хороший, – ответила она с раздражением, подозрительно посмотрев на его шинель без знаков различия.

– Не надо ждать. Хлеба в столице достаточно. Мне сообщали. Ступайте по домам, господа.

– У всех дезертиров мозги с наперсток, – сказала она. – Давно, небось, в Петрограде не был?

– Изрядно, – ответил государь, уходя от прямого ответа.

– Теперь – другое. Главное в новой власти – запись. Мы все записаны. Дежурим и получаем.

– Ваша как фамилия? – спросил с деревянного ящика пожилой гражданин, который зачитывал список.

– Красносельский, – ответил Николай Александрович и зарделся от собственного вранья.

– Красносельский… Вас нет, – пробормотал пожилой, заглядывая в свою бумажку. – А имя как?

– Николай…

– Точно нету. Записать?

– Разрешаю. Будьте добры, – милостиво согласился государь.

– Только хлеб вы получите не раньше субботы. Перекличка два раза в день, утром и вечером. Кто не приходит, тот вылетает из списка.

– Странно, – сказал царь. – А почему окна в булочной заколочены?

– От беспорядков. Вы что, с Луны свалились?

– С фронта.

– Ну, это еще хуже… Ранения есть?

– Контузия.

– В голову, наверное…

– В сердце, – сказал царь.

И он не врал.

– Войну хотят окончить, товарищ Красносельский, – наставительно заметил пожилой гражданин. – И окончить самым неблаговидным образом. За спиной союзников. Мы уже потеряли плодородные территории. Потому и хлеба не хватает.

– Хлеб будет. Всего вам доброго.

И государь бочком отошел от толпы.

– Он мне кого-то напоминает, – пробормотала женщина в папильотках, с подозрением глядя вослед Николаю Александровичу.

– Все бородатые люди похожи друг на друга. А дезертиры – тем более. Бороду сбреет и обретет собственное лицо. Так… Гвоздиков!

– Я!..

– Голеницкий!..

– Здесь.

Перекличка продолжилась.

А Николай Александрович тем временем подошел к своей охране.

– Запишите. Хлеб в городе. Выяснить. Что препятствует его обращению?

– Айн момент, ваше величество!

Шпик вытащил из кармана маленький блокнотик и записал в него пожелание государя.

Николай Александрович снял с головы фуражку, вытер накрахмаленным платком лоб и снова нахлобучил ее по самые брови. Теперь идем туда, куда собирались. На Петроградскую сторону, в начало Кронверкского проспекта. К дворцу Матильды Феликсовны Кшесинской. Место неприятное. Много связано с ним сердечных мук и юношеского бреда. Кто не любил балерин, тот не знает тонкостей любви. И хотя он давно покаялся в этих тонкостях, но все равно сердце дрожало, будто это было вчера.

Семья оберегает человека от блуда. Она похожа на монастырь, где насельники теряют свои половые различия и становятся телом единым. Декаденты тщетно звали совершенного человека, андрогина. А им всего лишь надобно было жениться. Тогда бы они поняли, что такое двуполость и что такое андрогин. Это всего лишь усталый глава семейства, у которого нет ни времени, ни сил на какой-либо блуд. Хорошо ли это? С нравственной точки зрения – да, хорошо. Но причиной той государственной инфантильности, в которой его обвиняли, была, возможно, его половая не-определенность, которая есть усталость, прежде всего от обязанности мужчины, сопряженной с постоянным выбором, часто жестоким. Равнодушие – оборотная сторона подобной усталости. Равнодушие ко всему, что не касается твоей семьи.

Государь не знал, точнее, не вдумывался в то, что произошло с особняком его бывшей любовницы. Ему говорили, что теперь там солдаты, большевики… Молчаливо допуская, что Матильда, поддавшись общему революционному брожению, сама отдала им свой дворец, Николай Александрович решил не выяснять всех тонкостей этого коварного дела. Тем более что никаких писем с просьбой о помощи он от Матильды Феликсовны не получал. Их сношениям препятствовала императрица. Если бы он начал сам заниматься этой проблемой, то со стороны жены последовали бы подозрения необратимого характера, и из черной тучи, что нависла над головой государя, пролился бы даже не дождь, а раскаленное олово. Для него было легче заключить сепаратный мир с кайзером, чем узнать, что происходит с Матильдой. Воинственностью Марса он не обладал. Но это отсутствие мужества и решительности каким-то образом вело его по жизни, не давая окончательно погибнуть… Чудны дела твои, Господи, и слабостью своей ты побеждаешь силу.