Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

Всю дорогу до моста замка Сант-Анджело Лукреция вела беседу с неаполитанским послом, обманывая себя, что таким образом она будто бы поддерживает контакт с мужем. Теперь она осталась одна, сопровождаемая только свитой и обремененная искусственно созданной должностью, которая кое-как прикрыла оскорбительное положение брошенной жены. Однако если что-то и поддерживало в ней мужество, так это осознание занимаемой ею государственной должности и решимость сыграть роль, предназначенную мужчине. Только действенно и энергично используя данную ей власть, Лукреция могла доказать себе и другим, что назначение на пост губернатора не являлось какой-то сомнительной уловкой, преследующей чисто семейные цели, а было необходимо с точки зрения решения вопросов государственной важности. Вновь вернувшись мыслями к Альфонсо, она тут же утешила себя, вспомнив весьма оптимистичные прощальные слова неаполитанского посла. Постепенно к Лукреции возвращалось хорошее настроение; этому немало способствовал разворачивающийся перед ее глазами пейзаж, то идиллический, пасторальный, то суровый и даже аскетический. Дорога бежала через луга и каштановые рощи, и вдруг неожиданно появился вознесшийся над городом (а это был Сполето) замок, словно бросивший якорь в зеленые волны листвы. Крепость была построена Маццео Джаттапоне, и эта тяжеловесная громада, возвышающаяся на фоне нежно-голубого умбрийского неба, появлялась на какое-то мгновение, а затем дорога шла вниз, и крепость пропадала из виду, чтобы вновь появиться уже в непосредственной близости от города, состоящего из домов, которые, словно действуя согласно военному плану, карабкались вверх под защиту крепости, венчающей Сполето.

Лукреция остановилась на завтрак в замке Поркария, в нескольких милях от города. Здесь ее как губернатора от лица горожан вышли приветствовать представители города. В сопровождении четырехсот пехотинцев, четырех представителей Сполето и собственной свиты 14 августа, в полдень, сидя на позолоченном седле, под балдахином из камчатной ткани, расшитой золотом, Лукреция въехала в город. Она проезжает под триумфальными арками, украшенными цветами и флагами, под приветственные крики радостной толпы. Пока произносятся приветственные речи, с ее лица не сходит улыбка. В крепость она попадает перед самым заходом солнца. Лукреция верхом въезжает на передний двор, ограниченный с одной стороны башней Спиритата, а с другой – башней Торетта, пересекает его, проезжает под аркой с барельефными изображениями гербов кардинала Альборнозо и Урбана V и, наконец, оказывается в самой высокой точке крепости. Сюда, в великолепный Зал чести с лоджией, поддерживаемой восьмиугольными колоннами и разделенной аркадами, уже не долетают приветственные крики толпы. Внизу, как раз под окнами зала, расположены два двора, где проводят время стражники и слуги замка.

В Зале чести Лукреция, наделенная властными полномочиями, дает приорам Сполето аудиенцию и вручает им бреве папской канцелярии. Она слушает отчеты о городских делах, благосклонно и терпеливо рассматривает петиции и выслушивает жалобы. Но мы можем быть абсолютно уверены, что в глубине души она думает о курьерах с юга. Испанский командующий Хуан Сервиллон, о котором благосклонно отзывались и арагонская династия, и семейство Борджиа (он был свидетелем на свадьбе Борджиа-Бисельи), 20 августа по заданию Александра VI выехал из Рима в Неаполь, к королю Фредерико для ведения переговоров о возвращении герцога де Бисельи. Несмотря на то что короля не убедили вдохновенные речи Сервиллона о великолепном будущем, которое ждет Альфонсо, он, по крайней мере, выслушал их. В изложении королевского солдата обещания папы произвели на короля хорошее впечатление и показались искренними. После долгих споров и многочисленных обещаний было решено, что в середине сентября Альфонсо воссоединится с женой. Эта последняя попытка, предпринятая арагонской династией с целью восстановления дружеских отношения и возвращения покровительства папы, закончилась весьма плачевно.

Завоевание Милана французами пришлось на лето 1499 года. Перейдя в июле через Альпы, французские войска двинулись прямо на город, где Людовико Моро, оказавшись перед лицом реальности, во-первых, предпринял попытку получить помощь и, во-вторых, разработал оборонительные планы. Обе попытки окончились ничем. Он очень рассчитывал на союз с Максимилианом Австрийским, но император, занятый войной со швейцарцами, не оправдал надежд Людовико, бросив его в беде. Моро был не тот человек, который может в одиночку встретить войну; его интересы лежали в сфере политики, а в вопросах военной стратегии он целиком зависел от других. Его жена Беатрис, маленькая принцесса д'Эсте с железным характером, могла бы заставить его держаться до конца, но она умерла два года назад. Зажатый с запада и востока французами и венецианцами, он не смог придумать ничего лучше, как сбежать к Максимилиану в Тироль, куда следом за ним отправился кардинал Асканио, чьи решимость и горячность были столь же бесполезны, как его знаменитые доспехи из дамасской стали. Милан открыл ворота французам, и население бурно приветствовало короля Франции, который во главе армии с триумфом въехал в город.

Короля сопровождает группа итальянских принцев, представители савойской династии, герцоги де Монферра, де Салуццо, Мантуанский, Феррарский. Они надеются, что предложенная дружба спасет их государства от гибели. В свите короля и Чезаре Борджиа; теперь, когда неудачное пребывание во Франции осталось позади и он смог полной грудью вдыхать воздух Италии, вновь проявились его самонадеянность и невероятный апломб. Он все еще приходил в ярость, когда слышал, что студенты из Парижского университета разыгрывают комедии, высмеивающие его женитьбу. Его с папой представляли в таком унизительном виде, что Людовик XII направил в Париж главного канцлера и графа де Лину, чтобы замять скандал, и, когда эти посланники оказались в руках шести тысяч студентов, угрожавших восстанием, король срочно покинул Блуа, чтобы восстановить порядок.

Александр VI опять почувствовал себя защищенным. Он знал, что Чезаре у него под рукой, и надеялся, что дорогой король Людовик XII прибудет в Рим, чтобы присутствовать на рождественской мессе в соборе Святого Петра. Папа только улыбнулся, когда кардиналы в довольно резкой форме обратили его внимание на то, что французские короли не относятся к тем гостям, которых особенно хотелось бы видеть, и напомнили папе, как ему пришлось бежать из Рима во время вторжения Карла VIII. Услышав о бегстве Сфорца, папа рассмеялся, но тут же сделал вид, что весьма сожалеет об этом. «Бедные люди, – посетовал понтифик, – им следовало бы иметь дело с герцогом Франческо [основателем и главой династии], который не сбежал бы, как этот». Но тем не менее, Александр конфискует Непи, подаренный им Асканио (Непи было в числе наград, врученных папой Асканио Сфорца). Теперь отношение Александра VI к Сфорца «доброе только на словах, а на деле неприязненное». Король Неаполя пришел в неописуемое волнение, услышав о бегстве союзника и вступлении французов в Милан. Лихорадочно отыскивая выход из создавшегося положения, он обращается к папе, пригрозив, что, если тот не сможет защитить его, он будет искать поддержку у турков. Александр прекрасно понимал, что, если король Неаполя выполнит свою угрозу, церковь окажется в серьезной опасности, а потому старался не слишком афишировать тесные отношения с французами перед Неаполем. Вместо этого он время от времени делал вид, что бесконечно обязан династии Арагонов, Испании и Неаполю, и настолько ловко вводил окружающих в заблуждение, что у каждого появлялся луч надежды.