Самая темная дорога - Гай Гэвриэл Кей

Это было все. Через несколько секунд они уехали. Он снова остался один. Сидел на дереве, в обличье филина, пытаясь решить, что ему делать.

Она была похожа на королеву, сказал тогда Финн.

Она любила его.

Он слетел с дерева, снова взял в клюв кинжал и полетел. Та его часть, которая была филином, не хотела лететь днем, но он был больше, чем филин, гораздо больше. Нести кинжал было тяжело, но он справлялся.

Он летел на север, но недолго. К западу от Пендаранского леса, сказала седовласая. Он знал, где это, хотя и не знал, откуда ему это известно. Он постепенно начал отклоняться к северо-западу.

Он летел очень быстро. Надвигалась буря.

В том месте, куда они все стремились, — все они: повелитель волков, мчащийся в обличье волка, Дариен, летящий филином с клинком в клюве, три женщины, отправленные из Храма властью Даны, — на балконе Башни Лизен стояла Дженнифер, глядя в морскую даль. Волосы ее развевал крепнущий ветер.

Она стояла так неподвижно, что, если бы не ее глаза, беспокойно скользящие по белым шапочкам волн, ее можно было бы принять за скульптуру на носу корабля, а не за живую женщину, ожидающую на краю земли возвращения этого корабля. Они находились намного севернее Тарлиндела, как она знала, и отчасти ее это удивляло. Но именно здесь Лизен ждала возвращения корабля от Кадер Седата, и в глубине души Дженнифер жила уверенность, что здесь ей и следует находиться. Но сквозь эту уверенность, словно сорная трава в саду, пробивалось, разрасталось дурное предчувствие.

Ветер дул с юго-запада, и с тех пор, как время перевалило за полдень, он дул все сильнее. Не отрывая глаз от моря, она отошла от низкого парапета и села в кресло, которое вынесли для нее на балкон. Провела пальцами по полированному дереву. Его сделали, как сказала Брендель, мастера из Данилота, задолго до того, как была построена сама Башня Анор.

Брендель находился здесь с ней, и Флидис тоже, знакомые духи, никогда не отходящие далеко и не заговаривающие с ней, если она сама к ним не обращалась. Та часть ее существа, которая оставалась по-прежнему Джениифер Лоуэлл, смешливой, остроумной, изобретательной, восставала против этой обременительной серьезности. Но год назад после прогулки верхом ее похитили, Ким теперь стала Ясновидящей, она несла собственное бремя, а Кевин умер.

А она сама стала Джиневрой, и Артур был здесь, снова призванный на войну против Тьмы, и он был все таким же, как когда-то. Он пробился сквозь стены, которые она возвела вокруг себя после Старкадха, и освободил ее однажды в ясный полдень, а потом уплыл к острову смерти.

Она слишком много знала о его судьбе и о собственной горькой роли в ней, чтобы когда-либо снова стать веселой и беззаботной. Она была леди печалей и орудием наказания и, по-видимому, ничего не могла поделать, чтобы изменить это. Дурное предчувствие нарастало, и молчание начало угнетать ее. Она повернулась к Флидису. А в этот момент ее сын как раз летел через реку Уит Лльюин в самом сердце леса, направляясь к ней.

— Расскажи мне какую-нибудь историю, — попросила она. — Пока я буду смотреть в море.

Тот, кого она знала при дворе Артура под именем Талиесина и кто находился сейчас рядом с ней в своем истинном, древнем обличье, вынул изо рта изогнутую трубку, выпустил колечко дыма на ветер и улыбнулся.

— Какую историю? — спросил он. — О чем вы хотите послушать, госпожа?

Она покачала головой. Ей не хотелось думать.

— Все равно. — Она пожала плечами и после паузы прибавила: — Расскажи мне об Охоте. Ким и Дейв видели их на свободе, это я знаю. Как на них наложили заклятие? Кто они были, Флидис?

Он снова улыбнулся, и в его голосе прозвучала немалая гордость.

— Я расскажу вам все, о чем вы просите. И сомневаюсь, что во Фьонаваре найдется хоть одно живое существо теперь, после смерти параико, превратившихся в призраки Кат Миголя, кто знает правду об этой истории.

Она искоса, насмешливо взглянула на него.

— Ты и правда знал все истории, да? Все до единой, тщеславный ребенок.

— Я знаю истории и отгадки всех загадок во всех мирах, кроме… — Он внезапно замолчал.

Брендель, с интересом наблюдавший эту сцену, увидел, как андаин, лесной дух, неожиданно густо покраснел. Когда Флидис снова заговорил, то уже другим тоном, и, пока он говорил, Дженнифер смотрела на волны, слушала и наблюдала, опять превратившись в скульптуру на носу корабля.

— Я слышал это от Кинуин и Кернана очень давно, — сказал Флидис, его низкий голос прорывался сквозь вой ветра. — Даже андаинов еще не существовало во Фьонаваре, когда этот мир появился в ткани времени, первый из миров Ткача. Нитей светлых альвов еще не было на его Станке, и гномов тоже, и высоких людей из-за моря, и людей к востоку от гор и на выжженных солнцем землях к югу от Катала.

Боги и Богини там были и получили свои имена и свою силу из милостивых рук Ткача. В лесах водились звери, а леса тогда были обширными; в озерах, в реках и в просторном море плавали рыбы, а в еще более просторном небе летали птицы. И еще в небе летала Дикая Охота, а в лесах и долинах, по рекам и горным склонам бродили параико в те годы юности мира и давали имена всему, что видели.

Параико бродили днем, а Охота отдыхала, но по ночам, когда всходила луна, Оуин, семь королей и ребенок поднимались в звездное небо и охотились на зверей в лесах и на равнинах до рассвета, наполняя ночь дикой, ужасной красотой своих криков и пением охотничьих рожков.

— Почему? — не смог удержаться от вопроса Брендель. — Ты знаешь, почему, лесной дух? Знаешь, почему Ткач вплел в Гобелен их страсть к убийству?

— Кто может знать замыслы Ткача? — мрачно спросил Флидис. — Но вот что мне рассказал Кернан, повелитель зверей: Охота была выткана в ткани Гобелена для того, чтобы быть дикой, непредсказуемой в полном смысле этого слова, чтобы заложить неподконтрольную нить ради свободы тех Детей, которые придут после. И таким образом Ткач наложил ограничение на самого себя, чтобы даже он, сидящий у Ткацкого Станка Миров, не мог заранее предсказать и создать в точности то, чему суждено сбыться. У нас, тех, кто пришел позже, андаинов, Детей Богов, светлых альвов, гномов и всех человеческих рас, у нас есть какой-то выбор, некоторая свобода строить свою судьбу благодаря этой произвольной нити Оуина и его охотников, вплетающейся поочередно в основу, а потом и ткань Гобелена, то появляясь, то исчезая. Они здесь именно для того, как однажды ночью, очень давно, объяснил мне Кернан, чтобы быть непредсказуемыми, чтобы вмешиваться в замыслы Ткача. Чтобы быть произвольным фактором и таким образом позволить нам существовать.

Он замолчал, потому что зеленые глаза Джиневры оторвались от моря и снова обратились к нему, и было в них нечто такое, что сковало его язык.

— Это слово Кернана? — спросила она. — Произвольный?

Он напряженно вспоминал, так как выражение ее лица требовало подумать хорошенько, а это было так давно.