Галаад - Мэрилин Робинсон

Мы хорошо провели время втроем за просмотром телепередач. Показывали жонглеров, и обезьянок, и чревовещателей, и всяческие танцы. Ты попросил разрешения попробовать пару кусочков с моей тарелки, чтобы выбрать, какую запеканку и салат хочешь. Как любой ребенок, ты терпеть не можешь смешивать еду у себя на тарелке. Я давал тебе с вилки один кусочек за другим по очереди – сначала стряпню миссис Браун, потом миссис Макнилл, миссис Прай, миссис Доррис и миссис Терни, а ты угадывал. Ты говорил: «Я все еще не разобрался!» – и мы повторяли процедуру. Так ты и шутил, пока все не съел. Чудесная была шутка. Я вспомнил тот день, когда причастил тебя. Интересно, думал ли ты об этом тоже.

Сегодня с утра я на пару часов ушел в церковь, а когда вернулся домой, обнаружил, что большую часть моих книг перенесли в гостиную вместе с рабочим столом и стулом, а телевизор отправился наверх. Это была идея твоей матери, но я знаю, что именно Боутон-младший поднимал и таскал вещи или помогал ей с этим. Я не злюсь из-за этого. В мои годы я просто отказываюсь проявлять злость. Это было сделано с благими намерениями. Все равно пришлось согласиться бы на это рано или поздно. И правда, если мне придется провести сумерки в щекотливом положении в обнимку с тем или иным человеком, я предпочел бы Карла Барта Джеку Бенни. Но все же у меня есть мой кабинет. Я чувствую, что пока не готов от него отказаться. Джек Боутон в моем кабинете. Быть может, он относил вниз даже этот дневник. После того как я с большим беспокойством обыскал все вокруг и два раза сходил наверх, я нашел его здесь, в нижнем ящике рабочего стола, куда никогда его не клал. Мне показалось, он насмехается надо мной, ведь он специально постарался его от меня спрятать. Я знаю, мои рассуждения кажутся нелогичными.

Сегодня я читал проповедь по истории Агари и Измаила. Я отошел от текста чуть больше, чем обычно, и, возможно, это было не самым мудрым решением, поскольку я очень плохо спал накануне. Не то чтобы я не мог заснуть. Я предпочел бы бодрствовать. Я просто лежал, беспомощно сражаясь с собственными страхами. И многие из них я мог бы выкинуть из головы, если бы умел использовать голову по назначению. Но так получилось, что меня разбил какой-то унылый монотонный паралич. Борьба с параличом – штука странная: сомневаюсь, что за ночь я пошевелил рукой или ногой, но, когда проснулся, испытал страшную усталость, утомление в глубине души.

Потом на службу явился Боутон-младший. Такого я точно не ожидал. Ты увидел его и поманил сесть подле тебя, и он прошел по коридору и сел рядом. Твоя мать взглянула на него и поздоровалась, больше она на него не посмотрела. Ни разу.

Я начал с того, что указал на сходство истории Агари и Измаила, сосланных в пустыню, и Авраама, ушедшего с Исааком, чтобы принести его в жертву, как он тогда думал. Я хотел подчеркнуть, что Авраама, по сути, призывали принести в жертву обоих сыновей, и в обоих случаях Господь в решающий момент посылал ангелов, которые вмешивались в происходящее и спасали детей Авраама. Почтенный возраст Авраама – важный элемент обеих историй не только потому, что он едва ли мог надеяться на появление новых детей, и не потому, что поздний ребенок для отца – настоящая драгоценность, но и по той причине, что любой отец, как я думаю, а в особенности отец старый, должен в конце концов отправить дитя в пустыню и положиться на милость Господа. Можно сказать, это даже жестоко для одного поколения – порождать другое, притом что родители могут так мало сделать для своих детей, для их безопасности, даже если обстоятельства складываются самым лучшим образом. Нужна великая вера, чтобы вот так вручить дитя в руки Господа, положившись на Его родительскую заботу и помощь Его ангелов в пустыне.

Я заметил, что и самого Авраама отправили в пустыню и велели покинуть отчий дом, что это тянулось из поколения в поколение и лишь по милости Божией все мы становимся проводниками Его промысла и субъектами отцовства, которое в конечном счете всегда принадлежит Ему одному.

На этом этапе я отклонился от текста и упомянул, что для старого пастора беспокоиться о своей церкви естественно, ведь сам Христос был пастором для Его прихожан и верно пребывал с ними, пока одно поколение сменяло другое. Я подумал, что это хорошая мысль, но одна из женщин принялась плакать, и я попробовал сменить тему. Я задал вопрос о том, почему Господь попросил смиренного Авраама совершить два настолько жестоких на первый взгляд поступка: отправить ребенка с матерью в пустыню и привести ребенка к алтарю для жертвоприношения. Это пришло мне на ум, потому что я часто задумывался об этом. Потом захотелось попытаться ответить.

Я пришел к мысли, что это два единственных случая в Священном Писании, когда отец явно не добр к своему ребенку. Господь может спросить: «Который из вас, если бы сын попросил хлеба, дал ему камень?» И это был бы риторический вопрос. Все знают по опыту, что среди нас есть много отцов, которые плохо относятся к детям или бросают их. Именно в тот момент я заметил, что Боутон-младший сидит и ухмыляется, глядя на меня. Бледный, как полотно, и с ехидной улыбкой. Именно эту тему я никогда не выбрал бы, если бы знал, что он придет на службу. Хотя, если бы я придерживался написанного сценария проповеди, все оказалось бы не так плохо.

Жестокость в этих историях я списал на следующее: в них объяснялся тот факт, что дети часто становятся жертвами неприятия или насилия, и даже в данных обстоятельствах, которые Библия не одобряет во всех иных случаях, ребенок находится в руках Господа. И это правда, сказал я, независимо от того, несет ли ангел дитя домой к верному и любящему отцу или Он создает родник или останавливает нож, позволяя ребенку прожить отпущенные ему годы.

Не знаю, является ли это достаточным ответом на вопрос. Вопрос настолько сложен, что я сомневаюсь, можно ли вообще его поднимать. Я решился взяться за него лишь потому, что слишком часто люди обращались ко мне с просьбами разъяснить им это. Что бы они ни думали, мой ответ лично меня не удовлетворил ни разу.

Я всегда переживал вот о чем: когда я говорю, что униженные и оскорбленные находятся в руках Господа, некоторые люди могут решить, как будто оскорбить кого-то или обидеть – значит совершить поступок не столь серьезный или греховный. Все учение Библии явно противоречит этой мысли. Поэтому я процитировал слова Господа: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской». Это сильные слова, но в них истинный смысл.

Боутон-младший все сидел и ухмылялся. Кое-что всегда казалось мне странным. Он воспринимает слова так, словно это действия, не вслушиваясь в значение слов, как другие люди, а просто решая, враждебны ли они, и если да, то насколько. Он решает, насколько эти слова угрожают ему или травмируют его, и реагирует соответственно. Он видит наказание в любых ваших словах, как если бы вы выстрелили в него. Как если бы вы прошептали ему на ухо оскорбление.

Опять же, как говорилось, я не ожидал, что он явится на эту службу. Более того, на свете есть много людей, которые воспитывают детей совсем не так, как полагается, так что, даже когда я отклонился от текста (хотя я согласен с тем, что мои импровизированные замечания были обусловлены его нахождением в храме подле моей жены и ребенка да еще с таким выражением лица), он проявил страшный эгоизм, приняв мои слова исключительно на свой счет – это четко просматривалось.