Чтоб человек не вымер на земле… - Сергей Владимирович Киреев

class="p1">Её Островский в драме описал.

Я на его героев самолично

В театре пялил круглые глаза,

Там тоже был мужик проблематичный,

И там в итоге грянула гроза!»

Всё выпито. Остался чай с крапивой

Да из-под крана тёплая вода.

Диана вышла с инициативой:

«А как насчёт добавки, господа?

Я знаю, что, ведя переговоры,

Совсем не ради красного словца

Друг к другу обращаются партнёры

С вопросом: «Не послать ли нам гонца?»

Добавка, чтобы дело шло быстрее,

Ещё не повредила никому.

Чеши-ка ты давай скорей за нею!» –

Она сказала другу своему.

Вообще оно придумано неплохо,

Хозяйка дома — хитрая лиса.

Напомню: в горбачёвскую эпоху

Стояли за спиртным по три часа.

Там было что-то вроде демонстраций,

В очередях костры, бывало, жгли,

Ведь надо людям как-то согреваться,

Пока они до цели не дошли!

И в тех кострах, что ярко полыхали,

Сгорала без возврата наша жизнь.

Да ладно жизнь! Со всеми потрохами

Святая наша вера в коммунизм

Накрылась медным тазом. Что тут скажешь?

Пожалуй, тут не скажешь ничего.

И как ни стой ты с ружьями на страже,

Никак ты не спасёшь уже его.

«Ну, всё, иду, — Отелло, он же Жорик,

Залился смехом звонким, молодым:

Пусть жизнь у нас трудна, и хлеб наш горек,

А мы его «Пшеничной» подсластим!»

И, хоть он поубавил спесь и гонор,

Сказал, прихлопнув муху на носу:

«Веди себя прилично, Дездемона,

Иначе я башку тебе снесу!»

«Иди-иди давай, вояка хренов!

Люблю и жду! — она к его груди

Припала: уважаю суперменов!

Пустым смотри назад не приходи!»

Потом в упор взглянула на Толяна,

Что в уголке сидел, разинув рот:

«Я правда красивей, чем та Диана,

Что вместе с принцем в Лондоне живёт?»

«Да, раз примерно в двадцать, подтверждаю,

А то и вовсе раза в двадцать два!

Башка гудит, как гляну на тебя я,

И в глотке застревают все слова!

Ты доведёшь любого до экстаза,

Таких нас в мире целый легион.

Пусти тебя в загранку, ты бы сразу

Туманный покорила Альбион

И выступала б только в главной роли,

Уж если объективно рассудить,

И в качестве посланца доброй воли

На подиум могла бы выходить!

Там тощие некормленые бабы,

Чуть дунешь — сразу в небо улетят,

И ты у них там запросто могла бы

Выигрывать все премии подряд!»

Она сказала: «То-то и оно-то!

У нас с тобой синхронный стук сердец!

Что птица я высокого полёта,

Хоть кто-то догадался наконец!»

Вот так, друзья. В нормальных мыслях все мы,

Пока любовь нам крышу не снесла! –

Уже на политические темы

Дианка целый диспут начала.

Любить, мол, перспективней и полезней,

Заместо чтоб оружием бряцать,

А то, что мир завис над самой бездной,

То это даже глупо отрицать!

И, стало быть, неважно на планете

Идут у человечества дела,

А вот любовь главней всего на свете,

Я это лишь недавно поняла!

Как будто бы с годами всё сильнее

Горит такой очаг в моём мозгу,

И с этою спецификой своею

Я ничего поделать не могу!

В моей душе, шальной и сумасбродной,

Стремления и помыслы чисты,

Иди сюда, мой рыцарь благородный,

На всей земле нас двое — я и ты!

Без лишних слов, не ведая сомнений,

Издав гортанный возглас боевой,

Она к нему присела на колени

И в подбородок чмокнула его.

И, к стулу неожиданно прижатый,

Он на неё смотрел, едва дыша,

Она была немного крупновата,

Но всё-таки собою хороша.

Сто восемьдесят — рост, не так уж мало,

И вес под девяносто килограмм.

«Вот этого мне только не хватало», –

Толян глазами шарил по углам,

Куда б ему забиться поскорее,

Чтоб он там растворился сразу весь,

В духовку, может, в шкаф, под батарею?

Но ты туда поди ещё залезь!

И как пойдёшь тут, братцы, на попятный?

Её заход — как выстрел из ружья:

«Теперь мне окончательно понятно,

Что вы такой же страстный, как и я!»

Диана своё дело знает туго.

Да и Толян, чего уж там, пожил.

Две молнии ударили друг в друга! –

Я так бы их роман определил.

Она его сейчас сожжёт, расплавит.

«Вот это да! — Толян разинул рот –

А как же твой Отелло? Ведь удавит,

И даже глазом, сволочь, не моргнёт!»

«Молчи, ты мой!» — она в ответ шипела,

Готовая к последнему броску,

И у него душа внутри запела,

И словно ток прошёл через башку.

И, призывая разум на подмогу,

Он нужный угол всё-таки задал:

«Да как-то неожиданно немного,

Я этого совсем не ожидал!»

На эти два часа, он чётко видит,

Их ничего не сможет разлучить,

Тут целая любовь, и тут не выйдет

Пофлиртовать и тихо соскочить.

Толян, как заяц, прыгал, кувыркался,

Крутился, улепётывал, как мог,

Он к занавескам плюшевым цеплялся

И залезал под самый потолок.

Они спасеньем стали для Толяна,

Он даже на руке натёр мозоль,

Пока на них летал, как на лианах,

Со шкафа вдоль стены на антресоль.

Он всё-таки отбился еле-еле:

«Хорош уже, держи себя в руках!

Дианка, ну чего ты, в самом деле,

Мы всё же на работе, как-никак!»

Глубинные рефлексы ментовски́е

Толян в себе не мог перебороть:

А ну как он недаром из башки ей

Сигнал любви идёт в живую плоть?

А вдруг в её душе другое что-то,

А вовсе не лирическая блажь,

А вдруг она специально, по расчёту,

Ходила только что на абордаж?

А, может быть, ее сомненья гложут,

Что он не просто так, залётный франт,

Не оптовик с весёлой наглой рожей,

А целый милицейский лейтенант?

Мол, сю-сю-сю, какой ты весь красивый,

Проверить чтоб самой исподтишка

Наличие его служебной ксивы

Во внутреннем кармане пиджака?

Конечно, это мраком всё покрыто.

Трава из-под гранитных серых плит

Не прорастёт. Узнай ещё поди ты,

Как под землёй там дело обстоит.

А тут уже и Жорик, наш Отелло,

Вернулся. Сразу видно, что не зря

Он два часа назад ушёл на дело.

Он притащил четыре пузыря.

И снова развесёлое застолье!

Толян, играя песню про Байкал,

Успешно оперировал бемолью,

Как сам он убеждённо полагал.

Любитель русских песен разудалых,

Он три аккорда знал наверняка,

При этом он на тех, кто меньше знал их,

Посматривал