Самый страшный зверь - Артем Каменистый

Его все еще не видели, а вот он мог различить скрытые прежде подробности. У стены наполовину разрушенного сарая, прислонившись к ней спиной, сидели четверо хеннигвильцев: преподобный Дэгфинн, Агнар, Мади и соседка Фрита. Одежда кузнеца была испорчена подпалинами, а лицо превратилось в маску из запекшейся крови. Дирт узнал его по кожаному поясу с бронзовой пряжкой, да и таких широких плеч ни у кого в селении не было. Его руки были связаны, у остальных свободны. Чем-то, видимо, насолил, или опасаются чудовищной силищи человека, много лет не расстающегося с молотом.

Хотя, если приглядеться, то и на лице Дегфинна можно заметить следы побоев. Ему досталось куда больше, чем вчера Мади. По тому и не видно, что недавно ему устраивали взбучку.

Толстуха Фрита, нервно сжимая складки простенького платья, что-то постоянно нашептывала преподобному. Изредка он отвечал, но, о чем идет речь, понять было невозможно.

Возле пленников на чурках, напиленных руками Дирта, сидели два охранника. К своим обязанностям они относились наплевательски, почти не поглядывали в сторону сарая. Все равно хеннигвильцам бежать некуда — позади море, впереди основные силы врагов.

Сил, кстати, осталось не так уж много, Дирт насчитал двенадцать человек. Неизвестно, правда, сколько их в доме, но вряд ли толпой набились. Один из врагов был ранен, с его окровавленной головой возился второй. Не похоже, что дело серьезное, пострадавший улыбался и что-то непрерывно рассказывал с безмятежным видом.

Эта парочка привлекала Дирта больше всех других. Они не бродили, как большинство остальных, сидели достаточно близко, у руин того дома, что раньше стоял напротив, оба сняли шлемы, ослабив таким образом защиту.

Одно останавливало от немедленного выстрела, хотелось в первую очередь убить тех трех подонков. И начать с арбалетчика. Он пока что никого из них не разглядел, но сомневался, что мерзавцев покарали камни.

Так было бы нечестно — камни не имели права вмешиваться в месть Дирта.

Он не сдержал улыбки. Боги или демоны вмешались в происходящее — неважно. Но к парочке удобных целей присоединилась третья. Подошел воин, встал рядом, чуть повернул голову, продемонстрировав всего один глаз, второй был прикрыт черной повязкой.

Дирт его хорошо запомнил. Один из той самой троицы. Одноглазый никого тогда не убил, но он участвовал во всем, смеялся, искренне потешался над чужой болью, раз за разом кричал в спину свое ненавистное «беги!».

Стрела коснулась тетивы.

Конклав давно уничтожил церковь, запретив даже намеки на богослужения. Отдельные недотепы вроде тех же дмартов все еще пытались сопротивляться, отчаянно цепляясь за бессмысленные традиции, но это было завершение агонии.

Маги оказались сильнее божества, хотя в самом начале их противостояния с религией мало кто мог поверить в то, что все так закончится.

Патавилетти, истинный воин Конклава, никогда в жизни о божестве не заикался, но иногда в голову закрадывались смутные сомнения. Ну не может слепой случай шутить. Вот как, допустим, сейчас, десятки достойных воинов нашли жуткую смерть под магическим камнепадом, отряд остался на опасном берегу, лишившись корабля, потери колоссальные, что делать дальше, толком непонятно, и вдруг среди руин обнаруживается уцелевший. И ладно бы кто-то из десятников или бывалых, полезных парней, так нет же, судьбе было угодно сохранить жизнь самому недостойному.

С новичками в казарме первенцев шутили по-всякому, и хуже всех приходилось тем, кто слаб характером. Барбаро был как раз слаб, и ему досталось по полной. Отделаться выполнением разных поручений, в том числе и унизительных, ему не удалось. Молодые ребята, на два года запертые в обществе себе подобных, назначили его «бабой» со всеми вытекающими из этого позорными последствиями. А Барбаро не очень-то и расстроился по такому поводу, что давало основание заподозрить в нем грязного ублюдка, записавшегося в войска Конклава именно ради этого. Ведь всякий знает, что за порядки у новобранцев. Да и не только у них. Вон в плавании от его услуг и зрелые вояки не отказывались. Скукота на корабле, чего только в голову не взбредет от тоски и воздержания.

Уважать подобие человека, приторговывавшего своей задницей или даже предоставляющего ее бесплатно, невозможно, так что авторитетом Барбаро не пользовался. Но это не мешало ему оставаться радостным и беззаботным. С его рожи не сходила глупейшая улыбка, до бешенства раздражающая командиров. Лишь одно позволяло им смириться с этой пародией на воина: Барбаро был на диво исполнительным. Разумеется, не всякий приказ можно было доверить столь презренному убожеству, но если уж ему что-то велели, то можно быть уверенным в выполнении.

На этот раз ему приказали охранять женщин. Не всех, а посмазливее или хотя бы не совсем уродин. Уж слишком возбудились ребятки при виде такого богатства. Неудивительно после столь долгого путешествия на провонявшем нечистотами корыте. Пленниц оказалось много, охочих до них еще больше. Барбаро взволновали пристальные взоры остальных вояк, и он поступил просто: загнал всех в погреб и сам туда залез, а кастрат Манчини остался сверху, завалив крышку разным хламом.

Такая вот получилась охрана.

И почему камнепад убил всех: Манчини, молодых девок, смазливых баб и не совсем уж безнадежных бабищ, а этого раздолбанного засранца оставил в живых?! Крови в подвале было столько, что его чуть с головой не залило, а сам отделался смятым шлемом и рассечением макушки.

Что за высшие силы так шутят?!

Не смешно…

И этот кусок дерьма, вместо того чтобы честно захлебнуться в чужой крови, орал так, что его чуть ли не из-под земли услышали, разобрали завал и остатки перекрытия, вытащили на белый свет. Вроде бы там пара баб оставалась, которые еще дышали, но тем пришлось куда хуже, и доставать их не имело смысла — не жилицы. Остатки дома подожгли, и хотя пожара не получилось, в дыму задохнулись все, кого не добили камни.

Барбаро, восседая на бревнышке, теперь весело рассказывал, как же ему повезло, что он оказался под балкой дивной ширины и дерево в ней было отличным. Камни так и не смогли с ней справиться, да и крыша их чуть ослабила. Ну и бабы помогли, сами того не желая, при первых признаках беды, с ревом бросились на охранника, то ли желая задавить своими телесами, то ли решив, что он их защитит.

— Шмяк, шмяк! Мясо в разные стороны! — слащавым голосом вещал уродец, описывая, как женщин размазывало камнями.

Патавилетти, проходя мимо гаденыша, покачал головой. Вот ведь причуда судьбы, сберегла это непотребство… Голову ему обрабатывал бальзамом Таскани, дружок Мескароша. Воин из молодых, с такими же странностями, как были и у приятеля, но на шутки и чужой смех не улыбался, игнорируя все заигрывания Барбаро.

Траур у человека. Мескароша мало того что ошпарили до ужаса в самом начале, так еще и добило камнями так, что нашли только левый сапог с засевшей там голенью, причем выглядела она плохо.