Сципион Африканский. Победитель Ганнибала - Генри Лиддел Гарт

С Египтом Рим заключил союз восемьдесят лет назад, и союз этот был сцементирован коммерческими связями. Но Филипп V Македонский заключил союз с Ганнибалом, и, хотя помогал он ему скорее на словах, чем на деле, угроза нападения на Италию заставила римлян, с помощью коалиции греческих государств, начать операции против него. Истощение ресурсов в других местах заставило Рим в 205 г. до н. э. ухватиться за первую же возможность и заключить ненадежный мир. Пока Рим был занят борьбой с Ганнибалом, Филипп договорился с Антиохом Сирийским о захвате и разделе владений Египта.

Но после Замы Рим был в состоянии ответить на призыв союзника и желал также отомстить за нарушение нейтралитета Филиппом, пославшим четыре тысячи македонцев, чтобы помочь Ганнибалу в финальной битве. Сенат, однако, смог убедить народное собрание, желавшее насладиться плодами мира, только несуществующей угрозой немедленного вторжения Филиппа в Италию. У Киноскефал легион разгромил фалангу, и Филипп был вынужден примириться с условиями, низводящими Македонию на уровень второстепенной державы. Как Карфаген, она лишилась зарубежных владений, и ей запретили объявлять войну без санкции Рима.

Римский сенат не понимал, однако, что устранение македонской опасности сделало неизбежной войну с Антиохом Сирийским, ибо волна римского господства явно угрожала рано или поздно затопить его. Рим фактически проглотил Карфаген, потом Македонию, и Антиоху вовсе не импонировала роль пророка Ионы. Средиземноморский мир был слишком тесен для двух великих держав. Антиох, упоенный своим высокопарным титулом «царя царей», решил взять инициативу на себя и расширить свои владения, пока есть возможность. В 197—196 гг. до н. э. он захватил всю Малую Азию и даже переправился во Фракию.

Следующей целью, очевидно, была Греция, но римляне не видели этого – в отличие от Сципиона. В пророческой речи он предупредил, что «есть все причины ожидать опасной войны с Антиохом, ибо он уже, по собственной воле, явился в Европу; и как, по их мнению, будет он действовать в будущем, подстрекаемый к войне, с одной стороны, этолянами, заклятыми врагами Рима, а с другой – побуждаемый Ганнибалом, полководцем, который прославился победами над римлянами?». Ганнибал недавно прибыл ко двору Антиоха. Но сенат, как страус из поговорки, отверг его совет и решил не только не посылать новую армию в Македонию, но отозвать домой и распустить ту армию, которая там находилась. Если бы Сципиону дали Македонию как провинцию, опасность, исходящая от Антиоха, была бы задушена в зародыше, и его последующее вторжение в Грецию не состоялось бы.

Политически главной чертой очередного консульства было значительное расширение политики размещения в Италии колоний римских граждан – мера предосторожности против угрозы такого восстания италийских государств, какое последовало за вторжением Ганнибала. Самому Сципиону была оказана высокая честь: цензоры назначили его принцепсом сената. Эта должность, не считая почета, давала больше влияния, чем должность председателя сената, которую она заменила. Функции председателя были ограниченны, как у современного спикера, в то время как принцепс сената мог не только председательствовать, но и выражать свое мнение.

Серьезные столкновения в течение этого года происходили только в Северо-Западной Италии, где галлы и бойи Инсубрии и Лигурии устроили очередное из своих периодических восстаний. Лонг, второй консул, отвечавший за провинцию, выступил против бойев. Обнаружив, насколько сильны и решительны враги, он спешно послал гонцов к Сципиону, прося его присоединиться к нему. Галлы, однако, видя оборонительные настроения консула и предположив причину, атаковали прежде, чем Сципион мог прибыть. Очевидно, что римляне едва избежали катастрофы, но исход битвы был достаточно чувствителен для них, чтобы отступить в Плаценцию на реке По. Их не преследовали – галлы удалились в свою страну.

Дальнейшие события неясны, хотя некоторые авторы говорят, что Сципион, после воссоединения с коллегой, занял страну бойев и лигуров, насколько ему позволили леса и болота. В любом случае он там побывал, ибо известно, что он вернулся из Галлии к выборам. Другим инцидентом в течение его консульства было выделение сенаторам, по его предложению, особых и отдельных мест на римских играх. Хотя многие думали, что эту почесть можно было бы оказать давным-давно, другие яростно выступали против, твердя, что «каждое дополнение к величию сената принижает достоинство народа», что эта мера раздувает классовые чувства и что, если пятьсот тридцать восемь лет обычные места были достаточно хороши, зачем менять установленный порядок теперь? «Говорили, что даже сам Сципион под конец пожалел о своем предложении: так трудно заставить народ одобрить любую перемену в устоявшихся обычаях».

Все это мелочи, но благожелательная забота Сципиона о комфорте и достоинстве коллег – лично ему это ничего не прибавляло, – быть может, ослабила его прежнее влияние в народе, который был его опорой против близоруких сенаторов.

После выборов новых консулов Сципион снова удалился в частную жизнь, вместо того чтобы взять зарубежную провинцию, как часто делали отслужившие срок консулы. Это обстоятельство подвигло одного-двух позднейших римских историков на поиски мотива. Так, Корнелий Непот, биограф Катона, говорит, что Сципион хотел убрать Катона из его провинции, Испании, и стать его наследником – и что, не получив согласия сената, Сципион, чтобы показать свое недовольство, удалился в частную жизнь, когда окончился срок его консульства. Плутарх в своем жизнеописании Катона противоречит этому и говорит, что Сципион непосредственно сменил Катона в Испании. Даже оставляя в стороне известные исторические неточности этих позднейших авторов, трудно не видеть, что такая мелочность несовместима со всеми достоверными фактами, раскрывающими характер Сципиона. Мы знаем, что Катон и Сципион всегда были в плохих отношениях, но враждебность в сохранившихся речах проявлялась только со стороны Катона, для которого греческая культура Сципиона была как красная тряпка для быка, как и умеренность по отношению к Карфагену. Человек, твердивший как попугай: «Delenda est Carthago» – подлинный предтеча желтой прессы, – не мог выносить человека с возвышенной душой и репутацией, стоящего у него на пути, и узость и ненависть не находили покоя, пока он не добьется уничтожения и Сципиона, и Карфагена. Их ссора, если односторонние злобные нападки можно назвать этим словом, тянулась со времен Замы, когда Катон, служивший квестором под началом Сципиона и уже так ненавидевший его греческие привычки, что не мог жить с ним на одной квартире, объявил войну расточительной щедрости своего полководца при распределении добычи среди солдат.

К счастью, имеются другие факты, опровергающие рассказы Непота и Плутарха об этом деле. Решение распустить армию Катона в Испании было принято сенатом как раз тогда, когда он отказал Сципиону в назначении ему Македонии в качестве консульской провинции и распустил тамошнюю армию также. Катон вернулся в Рим и получил триумф в начале консульства Сципиона. Поскольку за рубежом не было армий, не было, очевидно, и поста для проконсула, что показывает ложность рассказов о том, что Сципион желал поехать в Испанию после окончания консульства.

Его реальный мотив для того, чтобы оставаться в Риме вместо того, чтобы искать какую-либо другую зарубежную провинцию, нетрудно угадать. Он предсказал опасность со стороны Антиоха, и, поскольку отказ сената предотвратить ее сделал войну неизбежной, Сципион хотел оставаться под рукой, чтобы ответить на призыв, который неизбежно последует. Он был прав, ибо Ганнибал уже тогда предлагал Антиоху военную экспедицию против Италии, утверждая, как всегда, что только кампания в Италии давала ключ к поражению римлян, ибо такое вторжение не давало Риму возможности полностью использовать свои людские и материальные ресурсы. В качестве предварительной меры Ганнибал предлагал, чтобы ему дали войско с задачей высадиться в Африке и поднять карфагенян, в то время как Антиох двинется в Грецию и будет готов к прыжку в Италию, как только момент созреет.