Сципион Африканский. Победитель Ганнибала - Генри Лиддел Гарт

Поистине Сципион был настоящим художником в применении тактических «бумерангов»: при Заме, как при Илипе, его предвидение и искусство обратили лучшее оружие противника против него самого. Насколько решающей могла оказаться атака слонов, видно из паники, которую они вначале посеяли среди велитов.

Вторая фаза. Тем временем пехота обеих армий «медленно и в грозном порядке надвигалась друг на друга», причем Ганнибал удержал собственные войска на их начальной позиции. Издав римский боевой клич с одной стороны и разноязычные крики с другой – разноязычность ослабляла дух, – линии столкнулись. Вначале галлы и лигуры имели преимущество; они лучше владели оружием и двигались быстрее. Но римский фронт остался непрерванным и весом своего компактного строя оттеснял врага, несмотря на потери. Сказался и другой фактор: в то время как передовых бойцов Рима ободряли крики из задних рядов, идущих на помощь, вторая линия Ганнибала – карфагеняне – не смогла поддержать галлов, но держалась позади, опасаясь смешать ряды. Галлы, которых упорно оттесняли назад, чувствуя, что их бросили в беде собственные соратники, повернули и побежали. Когда они пытались найти убежище во второй линии, их отбрасывали карфагеняне, которые, повинуясь вообще-то здравому, но в данных обстоятельствах, быть может, ошибочному военному инстинкту, стремились избежать любого беспорядка, который позволил бы римлянам прорвать их линию. Измученные и деморализованные, многие галлы пытались найти брешь в карфагенских рядах, но последние показали, что храбрости им хватает, и отогнали их.

В короткое время остатки первой линии были рассеяны полностью или исчезли за флангами второй линии. Последняя подтвердила свои боевые качества, отбросив назад также и римскую первую линию – гастатов. В этом им помогло то, что земля, усеянная трупами, была скользкой от крови, и ряды атакующих римлян смешались. Даже принципы заколебались, когда увидели, что первую линию так решительно отбросили назад, но офицеры ободрили их и мгновенно бросили вперед, чтобы спасти положение. Подкрепление решило дело. Сжатая со всех сторон – ибо римский фронт был длиннее и охватывал ее, – карфагенская линия была разрезана на куски. Уцелевшие бежали к отдаленной третьей линии, но Ганнибал, продолжая беречь от бегущих выстроенный фронт, приказал первым рядам своей «старой гвардии» выставить копья, как барьер, и беглецам пришлось отступать на фланги и открытое пространство в тылу.

Третья фаза. Теперь занавес поднялся практически над новой битвой. Римляне «добрались до своих истинных противников – людей, равных себе по характеру оружия, по военному опыту, по славе побед…». Слова Ливия есть дань ожесточенности и долго не определявшемуся исходу предстоящей схватки и показывают, что лгут те, кто говорит, что «старая гвардия» Ганнибала была только тенью самой себя в дни Тразимена и Канн.

Римляне имели моральное преимущество, уничтожив две первые линии и разогнав кавалерию и слонов, но теперь перед ними стоял плотный и свежий строй в 24 тыс. ветеранов под прямым начальством самого Ганнибала. И ни один человек в истории не демонстрировал больше динамизма, передавая свою решимость войскам.

Римляне также получили, наконец, численное преимущество – правда, небольшое: Полибий говорит, что «силы были почти равны», а в реальности еще меньше, чем казалось. Ибо в то время как третья линия Ганнибала была свежей, на стороне Сципиона только триарии не были в схватке, а они составляли только половину гастатов или принципов. Далее, велиты пострадали так сильно, что их пришлось вывести в резерв, а кавалерия покинула поле боя, занятая преследованием. Поэтому невероятно, чтобы Сципион имел для последнего удара больше 18—20 тыс. пехоты – минус потери, которые эта пехота уже понесла.

Его следующий шаг характерен для этого человека – для его холодной расчетливости даже в разгар кризиса в битве. Перед лицом гигантской живой стены – такими должны были казаться карфагеняне, выстроенные фалангой, – он звуками труб отзывает свои передовые отряды, и они демонстрируют дисциплину, повинуясь, как стая тренированных гончих. Затем, перед лицом врага, стоящего на расстоянии меньше полета стрелы, он не только реорганизует свои войска, но перестраивает их! Проблема состояла в следующем: против первых двух вражеских линий римский фронт, построенный реже, чем плотно сомкнутая фаланга, и с интервалами, был длиннее, что позволяло охват флангов противника. Теперь, против удвоенных сил, фронт был, вероятно, короче, чем у Ганнибала. Оценка Сципиона, очевидно, включала этот фактор, а вместе с ним и два других. Во-первых, чтобы сосредоточить ударную силу метательных снарядов для финального усилия, требовалось построить свою линию возможно плотнее, и это можно было сделать, поскольку больше не было ни нужды, ни преимущества в сохранении интервалов между манипулами. Во-вторых, поскольку конница могла вернуться в любой момент, ортодоксальное построение в глубину не давало преимущества, и принципов и триариев можно было использовать в качестве подкрепления и прямой поддержки передовой линии. Удар должен был быть возможно более сконцентрированным во времени и возможно более широким по фронту, вместо серии атак.

Мы видим поэтому, что он приказывает своим гастатам сомкнуться и образовать сплоченный центр без интервалов. Затем он выдвигает по краям сомкнутый строй принципов и триариев и охватывает фланги противника. Его боевой порядок справа налево представляет собой теперь непрерывную линию: половина триариев, половина принципов, гастаты, вторая половина принципов и вторая половина триариев. Он еще раз охватывает вражеский фронт. Для британских читателей новый строй Сципиона, рожденный вспышкой гения в разгар рокового столкновения, представляет особый интерес. Ибо здесь родилась «линия», которую обессмертили война в Испании и Ватерлоо, здесь Сципион на две тысячи лет предвосхитил Веллингтона, открыв ту истину, что длинный и разреженный фронт есть построение, которое позволяет развить наибольшую огневую мощь, что закон экономии сил осуществляется путем ввода в игру огня – идет ли речь о пулях или дротиках – в наибольшей возможной мере.

Задачей пехоты Сципиона в финальной фазе было сковать силы Ганнибала, подставив их под решающий удар конницы. Для этой задачи сила и ширина натиска были важнее всего. Сципион перестраивал войска обдуманно и неторопливо – чем дольше мог он оттянуть финальную схватку, тем больше времени он выигрывал для возвращения своей кавалерии. Лелий и Масинисса вряд ли ушли в преследовании слишком далеко, забыв о давлении на римскую пехоту и о плане Сципиона. Полибий говорит, что, когда пехотинцы столкнулись, «исход долго оставался сомнительным, люди падали там, где сражались, пока Масинисса и Лелий не прибыли по велению судьбы в нужный момент». Удар конницы в тыл врага решил исход боя, и, хотя большинство воинов Ганнибала с мрачной решимостью сражались до конца, они были перебиты в рядах. Из тех, кто обратился в бегство, лишь немногим удалось бежать, и первые беглецы ушли не далеко, ибо конница Сципиона затопила всю широкую равнину, на которой негде было укрыться от преследования.

Полибий и Ливии согласны в оценке потерь карфагенян и их союзников в 20 тыс. убитых и почти в 20 тыс. пленных. С другой стороны, как говорит Полибий, «пало более тысячи пятисот римлян», а Ливии – что «победители потеряли не менее двух тысяч убитыми». Расхождение объясняется словом «римляне», ибо Ливии явно включает в оценку потерь союзные войска. Историки обычно считают эти цифры заниженными, говоря, что в древних битвах всегда преуменьшались потери победителя. Ардан дю Пик, глубокий и искушенный мыслитель, показал ошибку таких историков. Даже в сегодняшних сражениях побежденная сторона несет самые тяжелые потери после того, как исход решен, ибо начинается истребление беспомощных дезорганизованных людей. Насколько же больше должна была быть эта диспропорция, когда еще не существовало винтовок и пулеметов, берущих начальную дань с победителей? Пока строй оставался нерушимым, потери были относительно невелики, но стоило ему рассеяться, начиналась бойня.