Зов черного сердца - Александр Белов

– Я как-нибудь справлюсь, спасибо. – Натянувшийся струной позвоночник и вцепившиеся в ручку двери пальцы, усыпанные едва различимыми искорками, говорили красноречивее любых слов, но она действительно справилась. С собой справилась. Гордо покинула кабинет и только на улице ощутила, насколько ослабла.

Она ведь заезжала на съемную квартиру, переоделась и поправила растрепавшуюся прическу, а синяков не заметила. Не заметила и пропавшей цепочки с медальоном, спохватившись только следующим утром.

После насыщенного дня всю ночь Асе снилась снежная пурга, сквозь которую пробивался тоскливый волчий вой, отчего сердце девушки сжималось, а на щеках кристалликами застывали колкие слезинки.

Дело принимало какой-то уж совсем ненормальный оборот. Как грибы после дождя начали возникать люди, готовые помочь, посодействовать, и ни один из них не приблизил его к развязке ни на йоту. У самого же Кольцова внутри крепла уверенность в том, что он вообще напрасно полез в расследование. Эта уверенность тоже никак нельзя назвать нормальной, он ведь не с улицы пришел, делает свою работу. Тогда почему кажется, что здесь у него ничего не получится?

Опер, приставленный помогать, неожиданно слег с тяжелейшей ангиной, и теперь Тимофею приходилось брать на себя всю работу. Оно, конечно, не страшно, вспомнить боевую молодость не зазорно, если бы не некоторые нюансы, выводящие его из себя. Так, например, он все чаще ловил себя на мысли, что болезнь коллеги вовсе не случайность, а настоящий злой рок. Как начались эти убийства, так и посыпались неприятности.

А еще ему снились сны. Разные, объединенные одним – бредом, творившемся в них. То он сам лежит посреди церкви, а перед глазами у него раскачивается воронья лапка. Вокруг чадят свечи, и кто-то протяжно стонет на одной ноте. В другом он уже смотрит на будущую жертву из-под глубокого капюшона, чувствуя нетерпение, вожделение и ярость. Но не один из снов не заставлял его вскакивать ночью с криком, утирая со лба ледяной пот, кроме одного. Оказываясь в обычной квартире, Кольцов смотрел на темный силуэт у окна: высокий, широкоплечий, грузный. Силуэт некоторое время остается неподвижен, потом начинает медленно разворачиваться, и тогда на него, взрослого мужика, нападает настоящая оторопь. Рука тянется к поясу, где, по его мнению, должна висеть кобура, и ничего не находит. Темная фигура разворачивается полностью, позволяя рассмотреть себя хотя бы в общих чертах. Жора. Чудак, так похожий на бывшего сослуживца, сверлит тяжелым взглядом из-под бровей, шевелит губами, хотя никаких звуков не доносится до слуха Кольцова. Разве что едва различимый, мягкий шорох на разные лады. А после тишина вдруг разрывается от хруста так похожего на ломающиеся кости, что хочется закрыть уши руками, которые, как назло, висят плетьми, не собираясь слушаться его мысленных приказов.

Жора открывает рот, чтобы заговорить, и Кольцов понимает, рта у того больше нет, на его месте теперь массивный черный клюв, а голова покрыта черными перьями, неравномерно покрывающими также лицо, шею, почти доходя до груди, оставляя проплешины на ключицах. Карканье ворона-оборотня бьет по барабанным перепонкам, из ушей течет теплая кровь, а сам Жора, или уже не он, подходит ближе. Движения его плавные, будто ленивые. Когда клюв почти касается роговицы, в голове Кольцова звучит голос:

– Надо было закрывать портал! Теперь поздно, она – следующая!

Спросить бы, кто такая она, но язык прилип к небу, превратившись в наждак.

Монстр больше ничего не говорит, медленно отдаляется, пока не упирается в подоконник. Секунду ничего не происходит, после чего он отклоняется назад и падает в раскрытое окно. Короткий вопль обрывается глухим ударом.

К Тимофею возвращается способность двигаться, он бежит к окну, перегибаясь наружу, и просыпается от собственного крика.

Внизу, на асфальте, раскинув в стороны руки, всякий раз лежит Инга, из-под головы которой растекается темная, почти черная лужа. Не замаранным кровью остается невесомый шарфик, зажатый в безжизненной руке, полощущийся на ветру вымпелом.

Первый раз сон приснился ему сразу после знакомства с ведьмой и с тех пор повторялся почти каждый день. Но если сначала ему было плевать на сны, то теперь он чувствовал страх и обеспокоенность за нее. Никогда раньше его не преследовали повторяющиеся кошмары.

Видимо, именно поэтому Кольцов помнил о них чуть дольше, чем следовало бы.

Он все же решил позвонить Инге. У него и предлог имелся: дополнительно расспросить о секте, в которой состоял убитый Северцев. Ненормальная девчонка могла нести полнейшую чушь, а могла и в самом деле чего-то знать. Жаль, конечно, что оказалась дать официальные показания, все могло быть куда проще. Теперь же придется искать повод, просить прокурора об ордере. А на каком основании? Здесь не шоу про экстрасенсов, на шестое чувство не спишешь. Да и не было у него никакого шестого чувства, если уж на то пошло. Можно попробовать привязаться к окуркам, оставленным на месте преступления – она сама ведь призналась, – только что-то подсказывало ему – это тупик.

Кольцов запустил пальцы в волосы, отметив, что неплохо бы заглянуть в парикмахерскую, шевелюра успела отрасти. Что подумает о нем Инга, когда увидит…

Снова Инга! Она занимала слишком много места в его мыслях. Еще немного, и придется всерьез задуматься о причине происходящего. Пока же нужно искать тот самый повод и выдумывать причины для продолжения работы.

Ничего искать не пришлось. Уже на следующее утро его подняли с постели ставшим привычным звонком на мобильный. Не выспавшийся оттого, что ночные кошмары не признавали выходных и праздников. Он ехал, почти не смотря на дорогу, благо обе полосы оказались почти пустыми ввиду раннего часа, когда вдруг чертыхнулся и резко вывернул руль. Дело в том, что уже по устоявшейся привычке ехал он в сторону стройки, хотя сегодня его вызвали совсем в другое место.

Притормозив у обшарпанного здания бывшего Дома культуры, Кольцов не сразу отправился внутрь, встал чуть поодаль, достал из кармана пачку сигарет. Пачку эту он купил еще три дня назад, но до сих пор даже не вскрыл, хотя, подрагивающие от нетерпения пальцы несколько раз тянулись к узкой ленточке, торчащей воспаленным заусенцем. Так и хотелось поддеть ногтем, потянуть и вырвать с мясом. Он держался изо всех сил. Злился. Ненавидел себя за малодушие. Терпел, но не сдавался. От мятных леденцов, по убеждению некоторых умников, помогающих подавить тягу к никотину, на языке образовалась оскомина, и зубы начинали ныть от одного вида зеленой обертки.

– От того, что я выкурю всего одну сигарету, ничего ведь не случится? – уговаривал он себя, пока ноготь указательного пальца скреб по слюдяной поверхности.

Он почти вскрыл упаковку, остановившись в последний момент, смял и швырнул пачку в урну. Смял, потому как не доверял себе и очень не хотел, чтобы кто-то застал полицейского роющимся в мусоре.

– Здравствуй, Тима! – Марат так и светился начищенным медным самоваром, будто в клуб он пришел на танцы, а не на место преступления. – Принимай подарочек!