Княгиня Ольга. Зимний престол - Елизавета Дворецкая

У ясов парни становились полноправными мужчинами только в тридцать лет, а Тугановичам было лишь чуть за двадцать. В Вифинии они после каждого сражения долго ходил по полю или вдоль городской стены, отыскивая места своих схваток с врагом и трупы греков, павших от их рук. Поначалу даже отделяли головы и пытались, к отвращению русов, отчистить черепа, чтобы взять с собой: по древнему обычаю их народа, головы врагов надлежало привозить старшим на показ и потом хранить у себя дома. Но задолго до конца похода им пришлось от этого отказаться: выбирая, что везти домой – черепа или добычу, – они выбрали добычу. И теперь лишь Мистина, не считая их собственных отроков, мог подтвердить Тугану, что его сыновья проявили доблесть и сразили много греков.

Мистина смеялся, думая, что сам, в его двадцать пять, в глазах Тугана и его родни был бы еще юношей. Но у русов и славян человек не зря считается взрослым лет в тринадцать-пятнадцать. Способный думать по-взрослому созревает к этому сроку, а дураку и седина ума не прибавит. Однако когда за спиной человека стоит такой род, как у Мистины, кровь дает и ребенку права взрослого, а женщине – права мужчины.

Эльга… Теперь, когда их уже не разделяло море, мысли о ней накатывали почти во всякий свободный час. Вспоминалось, как она взглянула на него под конец последнего пира перед этим походом – не сказав ни слова, но он и так понял: она не может отпустить его хотя бы без капли той любви, что он уже не первый год от нее добивался. Она приняла на хранение его костяного ящера и теперь ждет его. И все между ними пойдет куда лучше, чем шло полтора года перед этим. Мистина был в этом уверен: эти пять месяцев, пока хранилище его жизни оставалось у Эльги, связали их тесными узами. И когда он вернется, она не сможет его оттолкнуть.

Но хотя в мыслях Мистины Эльга была совсем рядом, до Киева предстояло еще грести и грести. Пока перед ними лежала Протолча: сперва заросли желтого, шуршащего на ветру тростника в сероватой осенней воде, потом пустырь, где уже толпились любопытные ясы – мужчины в ушастых шапках, в белых льняных кафтанах с прямым запáхом, женщины в мешковатых льняных же платьях до колен, в шапочках, украшенных прямоугольным куском шелка надо лбом. Потом селение – десятки дворов и домиков, а позади, в срединной части острова, высилась дубрава. Население здесь было разноликое и разноязыкое: сами ясы, поляне и уличи, немного хазар. В летнюю пору на той стороне, за бродом, сотнями выстраивались печенежские вежи, до самого небокрая гуляли стада. В Протолче вперемешку стояли и славянские земляные избы-срубы, и ясские «каты» – жилища, сплетенные из прутьев и обмазанные глиной. Никаких укреплений она не имела, но ни русы, ни степняки ее не трогали: в глазах русов ее делала неприкосновенной близость святилища, а степняки всегда оберегали места ремесла и торговли, снабжавшие их хлебом и разными изделиями, какие они не могли производить сами.

Войско растянулось вдоль острова и берега, располагаясь на отдых. Воеводу и бояр вышел встречать сам Туган – невысокий ростом мужчина лет пятидесяти, с темно-рыжими волосами и голубыми глазами, как у многих ясов. Его сопровождали родичи в суконных кафтанах со стоячими воротниками и шелковой отделкой. Кафтаны были подпоясаны ремнями с множеством блестящих бляшек, бронзовых и серебряных. По числу бляшек можно было судить о знатности мужчины и его воинских заслугах.

– Приветствую тебя, Мистина, сын Свенельда, да будешь ты самым сильным и здоровым из детей земли до скончания века! – Туган говорил по-славянски, как по большей части и объяснялись между собой выходцы из разных племен на землях руси. – Да не притупятся мечи ваши в бранном деле, русы, не запнутся суда ваши в быстром беге!

Он произносил не «беге», а скорее «бехе» – этим отличалась речь ясов, и порой этот выговор перенимали живущие с ними в тесном единении славяне.

– Да продлятся твои годы, Туган, сын Мамсыра! – кивнул в ответ Мистина. – Рад видеть тебя таким же здоровым, как весной. И не менее того рад, что могу возвратить тебе твоих сыновей такими же здоровыми, но куда более опытными, прославленными и даже богатыми.

Такое начало не могло не обеспечить прибывшим самый радушный прием. Вскоре Мистина, Тородд, Острогляд, Ивор, Тормар, Эскиль, Зорян и другие уже сидели на коврах в Тугановом жилище, а женщины раскладывали на низких столиках перед ними просяные лепешки, мед, сыр и прочее угощение, пока варилось мясо в больших котлах. По всей Протолче хозяева торопливо снимали столики, в иное время висевшие на стенах домов снаружи, и ставили перед гостями: по своим старинным обычаям ясы угощались, сидя на полу или на низеньких скамеечках. В домах северных властителей на полу сидели только нищие, но русы, привыкшие к походной жизни и повидавшие разные обычаи, не смущались этим, и даже воевода без раздумий садился на пол – а сзади ему почтительно подкладывали яркую подушку, чтобы на нее опираться. Все же это был дом – защищенный от ветра и дождя, с пышными овчинами и ткаными коврами из разноцветной шерсти на глинобитном полу. В очаге горел огонь, дым уходил в плетенный из прутьев и обмазанный глиной короб. На камнях очага лежала часть угощения – для предков, а близ него – несколько дорогих блюд, чаш и одежд из греческой добычи: то, что Мистина велел поднести Тугану в честь своего возвращения. С полным пересчетом добычи и выделением доли его сыновей предстояло подождать до Киева и до зимы.

– Благословен богами нынешний день! – говорил Туган, держа в руке рог меда. – Весной у нас здесь, близ священного острова и переправы, что нам богами и предками завещано хранить, мы собирали войско князя Ингоря и провожали его в поход. Первым вернулся сам князь – при нем было мало людей и мало добычи, и он смог отплатить мне за гостеприимство лишь вот этой чашей, – он показал на медную чашу в руках своего младшего брата Ахсара, – хотя и без даров я был счастлив принять его с молодой женой и пожелать продления его лет на земле…

– Тебя можно поздравить с молодой женой? – Мистина не понял хозяина и с удивлением уставился на госпожу Чабахан, мать его спутников-Тугановичей.

Живая и здоровая, она сидела на почетном месте в женской половине каты и отдавала приказания челяди; над загорелым лицом красиво блестели позолоченные бубенчики, пришитые к шелковой шапочке.

– Я говорю о молодой жене князя, – пояснил Туган.

Мистина невольно пригладил волосы, заправленные за уши и связанные сзади в хвост, будто сомневался, не мешают ли они ему слышать как следует.

– Молодой жене князя? – повторил он, помешав хозяину продолжить речь. – О ком ты говоришь?

– А разве ты не знаешь? – Теперь уже Туган удивился. – Князь вез с собой в Киев сестру болгарского царя Петра – деву с тонкими бровями, с кем не сравниться другим красавицам.

Русы изумленно загудели. Мистина опустил чашу на столик, чтобы ненароком не пролить мед от таких новостей.

– Сестру царя Петра? – повторил он. – Но как…

Закружилась голова, и он оперся рукой о подушку за спиной. Взять такую знатную жену Ингвар мог только если… если овдовел… Эльга…

Перехватило дыхание, в груди разлился холод. Проведенное в походе время и без того казалось долгим, а теперь эти полгода представились беспредельными, как целая жизнь. Эльга могла умереть за лето… Человеку, а тем более хрупкой молодой женщине довольно и куда меньшего времени.