Поморский капитан - Иван Апраксин

Естественно, что все на палубе слушали переговоры, и никто не обратил внимания на то, как стрелец взобрался сзади на крышу капитанской каюты. Для того чтобы вдоль борта корабля с носа до кормы перебраться при помощи одних рук, нужно было обладать ловкостью и силой обезьяны, но этих качеств Ипату как раз было не занимать.

Бесшумно взобравшись на крышу каюты, он затаился. Переговоров Ипат не слушал – он вообще не верил в переговоры, они его не интересовали. Признающий только силу, Ипат просто ждал подходящего случая для нападения.

В момент, показавшийся ему подходящим, он перегнулся вниз, к капитанскому окошку, и, схватившись за торчащее дуло мушкета, рванул его на себя. Расчет был прост: капитан хоть и держал мушкет, но не слишком сильно – он ожидал нападение совсем с другой стороны…

Одной рукой Хаген держал ружье, положенное стволом на подоконник, а во второй руке держал зажженный фитиль, чтобы в случае необходимости успеть поднести его в пороховой полке. Когда Ипат выдергивал мушкет и тащил его к себе на крышу, Хаген дернулся, и искра с фитиля попала в насыпанный порох. В миг, когда Ипат рывком прижал мушкет к себе, пламя полыхнуло ему прямо в лицо…

Прогремевший внезапно выстрел и вопль раненого Ипата послужили как бы сигналом к следующей атаке. Никто ничего не командовал, но попрятавшиеся на палубе бывшие узники, не сговариваясь, кинулись на штурм капитанской каюты. Драка получилась отчаянной: все отчетливо понимали, что патовая ситуация долго длиться не может, и каждый хотел какой-то развязки…

Пришедшие в себя моряки на сей раз дрались мужественно, и схватка оказалась хоть кровопролитной, но недолгой – стрельцы снова отступили. Еще несколько корчащихся тел осталось на грязной и без того залитой кровью палубе.

Спустя несколько минут, когда все отдышались после боя, дверь каюты отворилась, и на пороге показался Хаген. Волосы его были растрепаны, одежда – в беспорядке, а взгляд – безумный. В левой руке он держал мушкет, а в правой – дымящийся фитиль…

– Хорошо! – крикнул он. – Я согласен покинуть корабль. Но у меня условие. Мы забираем обе лодки, все оружие и уплываем. И забираем все свое имущество.

– Положи на палубу мушкет! – громко сказал Степан. – Негоже вести переговоры с оружием в руках.

Когда Хаген выполнил это, Степан, а за ним остальные восставшие узники поднялись на ноги.

– Огнестрельное оружие останется у нас, – твердо заявил Степан. – Все оружие: пушки и мушкеты. И боевой запас тоже останется. Сабли и топоры можете взять с собой. – Он усмехнулся: – Надо же вам как-то отбиваться в море от других разбойников. Вдруг вас захотят заковать в цепи и продать алжирским пиратам.

На этот раз пришла очередь смеяться победителям. Победа была одержана, и всеобщее ликование недавних пленников рвалось наружу.

– Моя жена отправится со мной, – заявил Хаген. – Моя жена – это мое право. Пусть она выходит из трюма и присоединится ко мне.

Все промолчали, но в этот момент снова заявил о себе Лаврентий.

– Этого не будет, – с неожиданной для него твердостью произнес он. – Она не жена тебе, капитан. Ты сам это знаешь лучше других. И я сейчас говорю тебе – ты никогда ею не овладеешь. Она не стала твоей этой ночью, и ты никогда ее не добьешься. Садись в лодку и отчаливай.

Договориться об этом не успели, потому что вперед вышел Василий. До этого он сражался вместе со всеми и не встревал в переговоры, которые вел Степан. А сейчас лицо его было мрачно и полно решимости.

– Слушайте меня, – сказал он, выдвигаясь вперед. – Пусть вся команда корабля бежит отсюда. Если так договорились и они сдаются, то я не возражаю. Но этот человек, – он вскинул руку и указал на Хагена, – этот человек никуда не уйдет. Я поклялся убить его, и он не уйдет от меня.

Потом, повернувшись к побледневшему Хагену, добавил презрительно:

– А ты что, взаправду надеялся избежать смерти от моей руки? Я ведь говорил тебе, что я – сотник стрелецкого войска московского царя. Ты знал об этом. И ты оскорбил меня. Это значит, что ты не должен оставаться в живых.

Василий держал в руке топор, отбитый в бою. Голос его был тверд, а на лице читалось, что этот воин не отступится от своего намерения. Ростом он был выше Хагена и гораздо моложе годами.

– Бери оружие и сразись со мной, – продолжал Василий, не давая никому возможности вмешаться. – Где твоя сабля или топор? Бери его в руки и прими смерть. Ты был капитаном корабля, и поэтому я убью тебя сам. А был бы простым мужиком, я приказал бы просто отрубить тебе голову. Знаешь, что бывает за оскорбление, нанесенное боярскому сыну?

Хаген стоял оцепенев. Разве мог он предположить, что утоленная им преступная похоть обернется для него сражением с сильным и крепким молодым боярином? Людям вообще несвойственно задумываться о последствиях своих поступков…

Василий шагнул вперед и поднял топор.

– Если ты боишься, – сказал он, – просто встань на колени, и я обезглавлю тебя без мучений. На колени, собачий сын!

Василий говорил властно, и в каждом его движении ощущалась эта властность. Он вел себя, как человек, привыкший с детства повелевать людьми. Да так оно и было. Цепи слетели, ошейник снят, и мир вновь увидел боярского сына Василия Прончищева! И горе тому, кто встанет у него на пути.

Хаген пришел в себя, а затем усмехнулся. Сначала – криво, а затем во весь рот.

– Давай, – ответил он. – Я лишил тебя чести, но тебе этого показалось мало. Теперь мне придется лишить тебя и жизни. Действительно, зачем жизнь без чести, тем более для боярского сына…

Он откровенно насмехался над Василием.

Хаген обернулся к своим людям, и один из них подал ему саблю.

– Лучше убить тебя, – как будто размышляя, говорил Хаген, играя саблей, сверкающей в лучах утреннего солнца. – Если ты вернешься к себе в Москву, тебе придется рассказать своему отцу-боярину о том, как ты ублажал шведского капитана. Твоего папу это может огорчить.

Внезапно Лаврентий подскочил к Василию, его лицо было взволнованно.

– Не надо! – заговорил он. – Василий, не делай этого. Пусть он уплывет, ты останешься жив. Говорю тебе – отступись.

– Прочь, – повелительно отстранил Лаврентия боярский сын, – отойди, не мешай. Он будет мертв.

Больше не слушая никого, Василий занес топор и ударил. Хаген уклонился и в свою очередь попытался полоснуть сотника саблей по руке. Василий отскочил в сторону и снова поднял топор…

– Зря он меня не послушал, – с сожалением буркнул Лаврентий, обращаясь к стоящему рядом Степану, – он не сможет победить, только сам рискует. Хагена сейчас нельзя убить – он заколдован.

И, встретив вопросительный взгляд друга, пояснил:

– Его защищает камень Алатырь.

Степан с интересом взглянул на Лаврентия.

– А тебя защищает?