Супердвое. Версия Шееля - Михаил Ишков

Я, сидевший у монитора в здравом уме и твердой памяти, машинально поправил собеседника.

— Не отпятывать, а обтяпывать.

Виртуальный Алекс–Еско фон Шеель, умело выдержавший паузу, кивнул.

— Прекрасно. Если тебе не трудно, уточни термин и можешь им воспользоваться.

… – С какой стати, штурмбанфюрер?! Это выходит за всякие рамки!..

— Какие гарантии ты хочешь получить, Алекс? И от кого? От Майендорфа? А может, тебя устроит рейхсфюрер СС Гиммлер?

— Не берите на себя слишком много, господин Ротте. Неужели рейхсминистр будет заниматься делом такого прожженного обманщика как вы?

— Он не будет. Гестапо будет!

— Во–от, – я ткнул в него пальцем. – Это уже ближе к истине, но пока далеко от правды. Субсидировать ваши тайные пороки не может заставить меня даже гестапо.

— Пороки – да, – напомнил оберштурмбанфюрер. – Но попросить взаймы у богатенького офицерика на дело государственной важности они вправе.

Я вздохнул.

— Так мы никогда не договоримся. Прошу вас оставить машину.

— Как знаешь, Алекс. Я предупредил.

— Оставьте машину! И не забудьте, две недели!..

Ротте не спеша вытерт пот, затем неуклюже выбрался из автомобиля и двинулся в сторону Колонны Победы.

На ближайшей скамейке сидел Анатолий. Был он в штатском, а на лицо – вылитый Алекс–Еско фон Шеель. Я с интересом наблюдал за ним в зеркальце заднего обзора. Когда боров проходил мимо, «близнец» приподнял в знак приветствия шляпу и доброжелательно напомнил.

— Две недели.

Несколько мгновений Ротте стоял как вкопанный, потом медленно повернулся и вернулся назад.

Плюхнулся на переднее сидение и спросил.

— Кто это?

— Вы о ком?

Штурмбанфюрер кивком указал назад.

— На той скамейке… – и тут же замер!

— Что на той скамейке? – спросил я. – Там никого нет.

Первый сумел ловко исчезнуть Этот трюк мы репетировали долго, полагая, что легче всего взять Ротте на его любимом увлечении – на мистике. Трущев в спецсообщении не исключал, что боров, каким мы теперь его знаем, попробует воспользоваться шантажом, поэтому необходимо сразу вышибить его из седла.

Нам это было раз плюнуть.

Мы решили – пусть богослов от СС лично полюбуются, на какие проделки способен его заимодавец и так ли он прост, как кажется. Этот ход – внезапно появляться и так же мгновенно исчезать – Трущев выудил из книги какого‑то скончавшегося перед войной писателя, склонного мистически оценивать вполне реальные и конечные вещи. Фамилия его, кажется, Булдаков или Булгаков.

Не помню.

Я не стал уточнять. История брала меня в такой оборот, что каждое лишнее слово, тем более поспешное восклицание, могло спугнуть тайну. Потом ищи ее, свищи.

… Разговор с Майендорфом я отложил до тщательного выяснения всех подробностей. В этом мне могла помочь только Магди. По четвергам мы встречались в «Черном лебеде», а до того у меня предстоял разговор с сотрудником абвера Штромбахом. Сведения на этого майора, имевшиеся в Москве, определенно указывали – это был тот еще тип. От него следовало ждать какой угодно пакости, поэтому на встречу с ним отправился Закруткин.

На всякий случай.

К счастью, барон Алекс–Еско фон Шеель обладал двумя наборами отпечатков пальцев, один из которых никак не мог быть известен гестапо. Это было важное преимущество в борьбе с «оппозиционером» из военной разведки, запросившими за сведения о моем отце такую сумму, которая с головой выдавала его «оппозиционность».

Судя по переданному в радиосообщении досье, этот пронырливый информатор, пытавшийся еще в те далекие времена разыграть с моим отцом партию в грязные шахматы, имел контакт с британской разведкой. Наши люди в Лиссабоне надежно зафиксировали его встречу с человеком из МИ-5. Эта была интересная деталь, которую следовало учитывать, имея дело с таким законченным негодяем, как Штромбах. Как побочную цель Трущев поставил задачу собрать на него убойный компромат. Со своей стороны он также обещал что‑то подкинуть.

Мы встретились в полдень в ресторане гостиницы «Заксенхоф, расположенной неподалеку от Ноллендорфплац.

Рослый, снисходительно–вальяжный, с породисто–аристократическим лицом Август Вильгельм Штромбах менее всего походил на зарвавшегося вымогателя, скорее, на знающего себе цену сутенера, торгующего самым ходовым в ту пору товаром – продажными тайнами. Мелкими уличными секретками он не занимался, в его прайс–листе числились только солидные особы. Например, государственные, военные или партийные. Как опытный торговец он понимал, удовольствия от обладания такого рода тайнами должны стоить очень дорого. Эти радости не идут ни в какое сравнение с утехами от мелких оперативных секретов.

Мы с Толиком сомневались, отважится ли Штромбах после того скандала, который Алекс закатил Ротте, явиться на встречу.

Любовь к деньгам восторжествовала. В ту пору, дружище, когда перспективы скоропостижной кончины тысячелетнего рейха вполне определились, такое случалось часто. Наступали смутные времена, по–нашему Gotterdammerung* (сноска: «Сумерки богов»), когда в ожидании неизбежного краха кое‑кто из крыс начинал терять голову. У моего информатора это проявлялось в безудержном стремлении подзаработать, тем более, что возможность срубить щедрый гонорар за вполне безобидные даже по тем временам архивные материалы будоражила активнее некуда.

На встречу Закруткин отправился в военной форме. С виду – вылитый Алекс–Еско фон Шеель, красавец–гауптман, миллионер и добряк, технический эксперт из Управления вооружения сухопутных сил! Глаза глупые–глупые, зато форсу!.. Это вконец раззадорило хитроумного мастера плаща и кинжала. Почуяв запах денег, доблестный майор позволил себе расслабиться, и разговор получился интересный.

Первым делом Штромбах попер на Ротте. Он сразу открестился от штурмбанфюрера и предупредил, что с «толстяком» лучше не связываться.

— Господин барон, кому как не мне, известно, как этот доктор Фауст умеет обделывать делишки! Ради своей безумной мечты он готов на все. Он рвется к цели, невзирая ни на какие запреты! Еще в университете он продемонстрировал незаурядные навыки в умении плести всякого рода интриги. Он только выглядит простачком, однако внешний облик обманчив. Мясистый нос, румяные щеки, чрезмерное потение – это не более чем маскировка. Он хитер и пронырлив, как шакал. Мне это известно лучше, чем кому‑либо другому.

Здесь майор сделал паузу, видимо, ожидая расспросов о Ротте, о его «безумной мечте», о «умении плести интриги». Штромбах был готов выложить самую свежую информацию на этот счет, от которой потом не отвертишься.

К его разочарованию, Толик ответил, что мечты господина Ротте его не интересуют. Пусть его подозрительно румяными щечками займутся товарищи по партии. Сейчас его напрямую занимает судьба отца. Точнее вопрос, нельзя ли с помощью этих документов добиться от имперского правительства – или от вашей конторы? – более солидной компенсации за проведенные в стране большевиков годы?