Русская Прага - Наталья Командорова

Н. Е. Андреев описывает помещение, в котором располагались Русское педагогическое бюро и «Скит поэтов»: «Это бюро представляло собой три комнаты, битком набитые разными изданиями — текущими журналами, газетами, книгами. Мы собирались там по вечерам, и этот книжно-газетный фон по стенам даже представлял собой своеобразную, неповторимую и, в общем, подходящую обстановку. А посередине, за столиком, освещенным электрической настольной лампой, сидел маленького роста, с бородкой, с огромным лбом, похожий на некоторые портреты Достоевского Альфред Людвигович Бем. Позднее его всегда называли профессором, но, строго говоря, он профессором не являлся, хотя и был таковым по своему характеру, по знаниям…»

Из воспоминаний Николая Ефремовича следует, что Альфред Бем до эмиграции работал библиографом в одном из российских учреждений, «а когда попал в эмиграцию, ему это очень мешало, ибо еще в России у него не оказалось преподавательского стажа, он не был доцентом, а дорогие коллеги за границей всеми силами старались ему помешать пройти на эти посты. Но в конце концов он стал специалистом по Достоевскому и в результате сделал докторат о Достоевском по-чешски, то есть его книги по-чешски были засчитаны для доктората, и он стал доктором Бемом, что в условиях заграницы было уже хорошо. Формально же он все время читал русский язык для начинающих, оставался лектором». Андреев отмечал, что Бем «был очень начитанный человек, великий знаток русской не только истории поэзии, но и поэтики, то есть того, как пишутся стихи. Кроме того, у него был огромный интерес и любовь к живой поэзии, он приехал в Чехословакию из Варшавы, где также участвовал в литературной жизни: под его эгидой существовало общество "Таверна", где подвизались русские литераторы, а он выступал там как теоретик русской художественной прозы и поэзии».

Андреев считал, что «Бем являлся хорошим литературным критиком, и было чрезвычайно интересно услышать его мнение. Он всегда стремился сказать по существу, совершенно объективно, не считаясь ни с личностью, ни с тенденциями автора. Бем просто разбирал произведение, которое читалось в "Ските", с точки зрения того, как оно написано: хорошо или плохо технически, если плохо — в чем отрицательные стороны, если хорошо — что именно хорошо, что следовало бы доработать и совпадает ли идея и форма произведения…».

Отдавая должное людям, которые стояли у истоков основания «Скита поэтов», Н. Андреев отмечал большие заслуги Альфреда Бема в том, что «Бем придал "Скиту" известную стабильность, он стал систематически вести журнал заседания: кто выступал, что обсуждали, как обсуждали. Эти материалы до сих пор якобы сохраняются в одном из архивов Праги, и когда-нибудь, вероятно, по этим материалам кто-нибудь напишет интересную работу…».

Марина Цветаева

Когда великая русская поэтесса Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) в начале сентября 1922 года вместе с дочерью Ариадной приехала в Чехословакию, она все еще оставалась в душе частично «распущенной москвичкой», как назвал ее в начале XX века русский критик и публицист Дмитрий Петрович Мирский, бесконечно влюбленный и в саму Марину Ивановну, и в ее творчество. Давало о себе знать беспечное, не предвещающее никаких грозовых бурь, детство Цветаевой в русской дворянской семье. Ее отцом был один из самых уважаемых и известных людей России — профессор истории и искусств, директор Румянцевского музея, основатель Музея изящных искусств Иван Владимирович Цветаев.

В юности Марина Ивановна жила в Швейцарии и Германии, слушала лекции в Сорбонне, изучала французское искусство и поэзию.

В 1911 году Марина на всю оставшуюся жизнь в Коктебеле влюбилась в Сергея Яковлевича Эфрона. Они обвенчались, родилась дочь Ариадна, затем — Ирина. В 1914 году Сергей Эфрон со студенческой скамьи Московского университета уехал на фронт, участвовал в Гражданской войне на стороне Белого движения, а в 1917 году оказался в Галлиполе, в Константинополе. Затем он приехал в Чехословакию и там поступил на философский факультет Пражского университета.

Сергей Эфрон

Измученная одиночеством, безденежьем, морально-психологическим давлением большевистской власти, совершенно сломленная горем, обрушившимся на нее со смертью дочери Ирины, она просит писателя Илью Эренбурга разыскать в Праге ее ненаглядного возлюбленного и мужа Сергея Эфрона. Так как Эфрон не мог вернуться в Россию из-за активного участия в добровольческой Белой армии, Марина Ивановна отправилась из Москвы, через Германию, к мужу — в Чехословакию.

Испытания только начинались…

Несмотря на радость встречи с любимым человеком и воссоединение семьи, судьба продолжала испытывать их на прочность. Марина почти ничего не зарабатывала, Сергей был студентом, и жили они практически на небольшое эмигрантское пособие, выплачиваемое чешским правительством в рамках «Русской акции» Томаша Масарика и Карела Крамаржа.

Как вспоминали впоследствии друзья Марины и Сергея, семья Цветаевой в то время находилась в крайне затруднительном положении и жила в бедном деревенском доме вблизи Праги, в районе Вшеноры и Мокропсы. Вот одно из описаний местожительства Цветаевой и Эфрона: «Глубокая сырая лощина с дачным поселком посередине неприветлива. Низкорослый вереск, черника в смешанном лесу на высоких холмах сменяется папоротником у тихо булькающего ручья. Вблизи незатейливые дачи, гостиница с кегельбаном, пропахнувшая пивом, жилища железнодорожников…»

Сама Марина Ивановна говорила об этом периоде жизни: «Крохотная горная деревенька… Две лавки… Костел с… кладбищем… в каждом домике непременно светящееся окно в ночи, русский студент! Живут… впроголодь… живут Россией, мечтой о служении ей…»

Однако Цветаеву, состоявшуюся как личность и поэта, трудно было сломить.

Марк Слоним О «даре наивысшей полноты»

Марина Ивановна много работала, выступала на вечерах поэзии и прозы. Ей помогали пражские друзья: чешская переводчица Анна Тескова, которой поэтесса посвятила цикл своих стихотворений «Деревья»; литературный критик, российский эмигрант Марк Слоним. Марк Львович Слоним, будучи редактором левоэсеровского пражского журнала «Воля России», высоко ценил поэтический дар Цветаевой. Здесь завязалась дружба Марины Ивановны с Алексеем Михайловичем Ремизовым, она встречалась с Владиславом Фелициановичем Ходасевичем. С друзьями она бродила улочками Праги, посещала кафе, особенно ей полюбилось кафе «Славия».