Дом с золотой дверью - Элоди Харпер

Она пытается закрыться от реальности, представляя себя где-нибудь в другом месте. Думает о Филосе, воображает, как Британника гоняет его по бассейну. Слышит его смех. Вспоминает, как он тогда сжимал ее ладонь на улице. Как он смотрел на нее, когда она взяла его за руку.

— Я люблю тебя, — неожиданно для себя шепчет Амара.

— Я тоже тебя люблю, милая, — отвечает Руфус, хотя это признание было предназначено не ему. Он слезает с Амары и нежно целует ее. — Моя милая пташка.

Амара улыбается. Ей приходилось улыбаться куда большим мерзавцам, а от расположения этого человека зависит ее безбедная жизнь. Руфусу угодить намного проще, чем Феликсу. «И я ему не принадлежу», — напоминает Амара самой себе. Она нежно проводит пальцем по щеке Руфуса, словно всегда мечтала видеть перед собой именно его лицо.

— Я так рада, что Гельвий победил на выборах, — говорит она. — Тебе, наверное, очень приятно.

Руфус удовлетворенно вздыхает.

— Да, это большое облегчение. Отец вложил в его помпезную кампанию огромные деньги. И кучу времени! — Ладонь Руфуса скользит по телу Амары к ложбинке между ребрами и выпирающей тазовой костью. — Какая же ты крошечная, — говорит он с нежностью. — Мой воробышек.

Амара вспоминает, как изгибается ее рука, когда она заносит нож в сокрушительном ударе, которому ее научила Британника. «Не такая уж я и маленькая», — говорит она про себя. Но сердце по-прежнему бешено бьется, пока пальцы Руфуса сжимают ее талию. Амара всегда понимала, как сильно Руфус может ей навредить, ведь он волен сломать ей жизнь или спасти ее. Но горькое возмущение против его могущества проснулось в Амаре совсем недавно.

— Что же случится теперь, во время Флоралий? — спрашивает она.

— Ну конечно! — Руфус, встрепенувшись, порывисто садится в постели. — За этим я к тебе и пришел. А ты меня отвлекла — с этими словами он целует ладонь Амары. — Я все устроил, и в день представления вы с Друзиллой возглавите шествие к театру.

— Правда? — потрясенно спрашивает Амара. — Это общественное признание… — Она не решается договорить эту фразу.

— Твоей роли в моей жизни, да, — отвечает Руфус. — В этот день я не смогу быть рядом с тобой, любимая. Мне придется остаться с родными. Но все вокруг поймут, кто ты и почему ты здесь. — Он наклоняется, чтобы снова поцеловать Амару. — Все поймут, что ты моя.

— Ах! — с искренним наслаждением выдыхает Амара. Она так и видит, как они с Друзиллой стоят на усыпанной цветами дороге, возбуждая в собравшихся зависть и восхищение. Амара целует Руфуса в ответ, на этот раз с большим чувством. — Разве я могу быть чьей-то еще?

Руфус улыбается, любуясь ее обожанием. В порыве притворной преданности Амара кладет голову ему на грудь, чтобы не смотреть в глаза.

Виктория, подняв брови, ловит взгляд Амары, но та не обращает на подругу внимания. Да, Амару тоже раздражает надменный тон Друзиллы, но не строить же у нее за спиной гримасы! Виктория, кажется, не понимает, как устроена иерархия куртизанок, и по-прежнему мыслит бордельными категориями. В столовую с улицы проникает горячий воздух, напитанный ароматом мяты, что сушится на солнце. Сад Друзиллы всегда наполнен любимыми растениями Венеры: розой, мятой и миртом.

Друзилла раздает наставления Фебе и Лаисе, советуя, где им лучше встать. Столовая в доме Друзиллы не такая просторная, как у Амары, но из нее можно выйти прямо в сад, и поэтому ужин было решено устраивать здесь. К тому же у Друзиллы больше спален, а это станет важным после того, как с едой будет покончено.

— Значит, мне достается Квинт? — спрашивает Виктория, от скуки притопывая ногой. — Несмотря на то что он твой суженый?

— Он мой патрон, — отвечает Друзилла, не глядя на Викторию. Она слишком занята тем, что поправляет тунику Лаисы. — Я развлекаю его самым разным образом.

— Амара будет с Руфусом, девочкам придется трахаться с двумя другими хахалями, которых ты пригласила, а мне достается Квинт. На этом мужчины кончаются. А что насчет тебя? Тебя никто не захотел? — Виктория говорит легким тоном, будто бы в шутку, но Амара внутренне сжимается от страха, что Друзилла оскорбится.

— Меня? — Друзилла удивленно вскидывает брови идеальной формы. На щеках от улыбки появляются ямочки. — Я та, кому платят. Та, кто сама выбирает себе любовников. Мне не приходится ублажать мужчин по указке другой женщины.

Амара не припомнит, чтобы кто-то когда-либо превосходил Викторию в язвительности. Виктория молча встряхивает волосами, будто слова Друзиллы ее совсем не трогают.

— Думаю, Руфус после ужина захочет пойти домой, — Амара решает сменить тему разговора.

— На всякий случай в твоей старой комнате навели порядок, — говорит Друзилла. — Полагаю, трое других мужчин останутся здесь, на диванах, чтобы разделить женщин между собой. Но это случится уже после того, как мы с тобой уйдем.

Амара от такого превознесения со стороны Друзиллы заливается краской, хотя ей приятна эта перемена в собственном статусе.

— Ты ведь не будешь против, правда? — спрашивает Амара у Виктории, беспокоясь о подруге.

— С чего бы мне быть против? — Виктория встает и уходит в сад. Амара видит, как она остановилась у фонтана, спиной ко всем. Амаре хочется подойти к Виктории, но, усомнившись в правильности такого жеста, она решает этого не делать.

К тому часу, когда появляются гости Друзиллы, сад уже успел погрузиться в тень, а воздух — остыть. Виктория с флейтистками, не вхожие в узкий круг, выступают в саду, а четверо мужчин, приветствуя друг друга, тем временем устраиваются в столовой. Они все — ровесники, все — богатые сыновья влиятельных людей, знакомые с отрочества. Квинт самый напористый из всей компании, но Люций — самый привлекательный: у него чувственные, почти женские губы и блестящие от масла черные волосы. Амара с грустью вспоминает, как бывала на пирах у Друзиллы вместе с Дидоной, любовником которой тогда был Люций. Теперь он разглядывает Фебу и Лаису — наверняка решает, кто ему больше по душе.

— Твой отец требует, чтобы ты женился в этом году? — спрашивает Квинт у Марка. — Как тебе невеста?

Марк залпом осушает бокал вина, поднесенный одним из бессловесных слуг Друзиллы.

— Понятия не имею, — отвечает он. — Ее выбрала мать.

— Вот так невезение! — усмехается Квинт. — Достанется тебе толстушка, которая поклоняется Юноне и шьет мешковатые туники.

— Да еще и плачет, если отказываешься их носить, — Люций присоединяется к беседе, не спуская глаз с Виктории и флейтисток.

— Нет ничего плохого в том, что женщина шьет своему мужу одежду, — говорит Руфус. Он полулежит рядом с Амарой, обхватив ее мокрой от пота рукой.