Дрезденские страсти - Фридрих Горенштейн

Среди всеобщего шума и аплодисментов слов Штеккера вначале не было слышно, и потому Пинкерту пришлось приложить усилия, чтобы восстановить тишину.

– Я повторяю, – сказал Штеккер, – от себя и от имени правых политических антисемитов, что подобные заявления приведут к разрушению международного антисемитизма как культурной силы… Поэтому мы, правые антисемиты, не можем взять на себя подобной ответственности и покидаем конгресс.

Тут, желая, очевидно, выступить примирителем, пастор Толлора заявил:

– Прежде всего, как христиане мы должны дать себе отчет, в чем источник бедствий самих евреев. В манифесте господина Иштоци ошибочно названа Тора. Не Тора, а Талмуд, утвердивший еврейскую религию как единственную.

– Нет, – ответил Иштоци, – не Талмуд, а Тора, особенно Пятикнижие, утвердившее в евреях веру прежде всего в избранность их народа, а не в избранность их религии…

В этот спор антисемита-поэта Иштоци и антисемита-теолога Толлора вмешался антисемит-философ, антисемит-ученый Генрици.

– Первый и самый радикальный теоретик антисемитизма Дюринг, – заявил он, – желает очищения религии, как и жизни арийских народов, от всякого семитического влияния. Этому стремлению обязано движение своим именем. Оно направлено не против религии, а против расы. Поэтому вы, господин, Штеккер, и вы, господин Толлора, не имеете права называть себя антисемитами. Организуйте свое движение, не антисемитское, а антиеврейское, антииудейское, это будет правильно, это будет отвечать вашей сути.

– Нет, это вы, господа Иштоци и Генрици, не имеете права называть себя антисемитами, – бросил в ответ Штеккер, – ибо придаете естественно возникшему антисемитизму, как мирному разумному способу объединить все культурные силы христианских народов против евреев, варварские черты…

Сказав это, Штеккер во главе кучки его сторонников покинул конгресс…»

* * *

Судьба Штеккера – яркий пример бесплодия всякой умеренности в радикальном по своей сути движении. В данном случае бесплодия «антисемитизма с человеческим лицом». Рано или поздно перед такими «умеренными» ставится дилемма: или отойти от движения, или встать на радикальные позиции. Но где же вообще источник так называемой умеренности в радикализме, как возникает конфликт внутри радикального движения и откуда берутся в данном случае «антисемиты с человеческим лицом»? Либеральный антисемитизм изучен гораздо менее радикально, а между тем он играет значительную роль в антисемитизме, хотя и заранее обречен на поражение от своего более ясного собрата. Антисемитизм вообще привыкли рассматривать как явление однородное, а между тем с момента придания ему современных идейных черт внутри его постоянно велась и ведется борьба, так же как она велась и ведется внутри всякого современного идейного движения. Примером такой борьбы может служить предреволюционный русский антисемитизм. В одной из статей о предреволюционном русском периоде сказано: «Дело в том, что антисемитизм, чтоб не потерять своего влияния, должен все время подогреваться. А между тем все возможное в этом отношении уже сделано».

И действительно, даже на разбираемом нами международном антисемитском конгрессе, где собрались личности глубоко кровно заинтересованные в проблеме, где собрался цвет международных антисемитов того времени, речи ораторов удивительно однообразны и в разных вариациях повторяют одно и то же. В том же заколдованном круге фольклорного и научного антисемитизма вращаются и такие современные философы действительности, как Бегун, напяливший «интернациональный маркизет» на голое тело дюрингианца. Конечно, некоторую помощь антиеврейским аргументам, некоторую возможность придания антисемитской мифологии хоть какой-то опоры на факт оказывают сами евреи, ибо евреи тоже «живые люди». Мы выделяем эту формулировку, ибо позднее убедимся, что в одной из известнейших современных антисемитских кампаний она играла важную роль. «Живые люди» действительно всегда содержали и будут содержать множество дурных черт, и специфических, и общечеловеческих. Чрезмерный меркантилизм, национально-общинная замкнутость, религиозно-бытовые пережитки и прочие свойства еврея создавали для антисемитов дополнительные возможности. Но ведь дурные свойства, например, немца или русского при подобном подходе могли с полным основанием дать повод для «окончательного решения» немецкого или русского вопроса. Дело, значит, тут не в дурных свойствах той или иной нации, а в ее беззащитности. Однако для того чтобы еврей стал полностью беззащитным в современном мире, так называемая «коренная» нация должна до основания разрушить свои собственные правовые нормы. Поэтому те антисемиты, которые сохранили элементарный здравый смысл, понимали, что для «окончательного решения» еврейского вопроса надо стать не только на антисемитские, но и на антигосударственные, по сути, позиции, ибо всякое государство сильно своим правом, своим незыблемым законом. С другой стороны, у радикалов-антисемитов появляется еще один опасный враг – закон своего собственного государства. Таков основной конфликт внутри антисемитского движения. И действительно, если вернуться к цитированной уже нами статье о предреволюционном русском антисемитизме, то там сказано: «Антисемитская пропаганда в рассматриваемый период приняла совершенно патологический характер. Всякое чувство меры, стремление хотя бы к тени правдоподобия и логики было начисто потеряно. Изуверство и глупость превзошли все мыслимые пределы. Неизбежным результатом такой политики была ее полная дискредитация даже в глазах правоверных антисемитов, не потерявших еще брезгливости и элементарного понимания действительности».

Но, отделяя себя от антисемитов-радикалов, умеренный антисемит пытался стать на позиции «антисемитизма с человеческим лицом», или «асемитизма». Такими «асемитами» в России были, в частности, писатель Чириков или деятель кадетской партии Струве.

«Асемитизм гораздо более благоприятная почва для решения еврейского вопроса, – писал Струве. – Евреям полезно увидеть открытое национальное лицо той части русского конституционного и демократически настроенного общества, которое этим лицом обладает и им дорожит. И наоборот, для них совсем не полезно предаваться иллюзии, что такое лицо есть только у антисемитского изуверства». Сказано достаточно ясно и насчет иллюзий к месту. Однако иллюзии здесь как раз и состоят в стремлении противопоставить внееврейские националистические тенденции антиеврейским тенденциям. Радикальный антисемитский нигилизм, как всякий радикальный идеологический нигилизм, имеет свои внутренние законы, и он не оставляет для умеренных деятелей место в своей среде. Либо он их вытесняет, либо он их постепенно обращает в свою веру. Примером этому служит речь Виктора Иштоци, не оставившая на конгрессе умеренным антисемитам никаких возможностей.

* * *

«Холодное равнодушие, с которым некоторые правительства взирают на борьбу своих народов с еврейством, – продолжал Иштоци, – лишний раз подтверждается тем, что в вопросах печати правительственные чиновники становятся на сторону евреев, позволяют захватывать им в свои руки все средства борьбы, так что свобода прессы, право сходок и ассоциаций и свобода речи делаются монополией евреев. Я не буду подробно касаться засилия евреев в печати и культуре, ибо об этом специально скажет Иван Шимони, замечу лишь, что именно путем прессы подкапываются евреи все более и более под христианскую религию, сделавшуюся особою, расовою, я подчеркиваю, расовою религией европейско-арийских народов. Христианство вообще возникло как могущественная реакция против еврейских и вообще семитских замыслов, и потому понятно, что евреи сделались заклятыми врагами не только основателя христианской религии, но и всех его последователей».