Лед - Анна Каван

Я вдруг приблизился к последнему этапу своего путешествия. Несмотря на казавшиеся непреодолимыми трудности, цель моя была уже почти в поле зрения. Я был доволен собой и своими подвигами. Я не думал о совершенных при этом убийствах. Все равно выбора у меня не было. В любом случае, я лишь немного приблизил их смертный час, ведь скоро погибнет все живое. Весь мир дышал на ладан. Миллионы уже погребены подо льдом; выжившие развлекались войной и прочей суетой, помня о приближении неумолимого врага; куда бы они ни бежали, лед-завоеватель настигнет их. Оставалось лишь наслаждаться каждой минутой кто как умеет. Я получал удовольствие, несясь сквозь ночь на мощной машине, меня радовала скорость и то, как умело я вел машину, приятно будоражило чувство опасности. Устав, остановился на обочине и поспал час или два.

Холод разбудил меня на рассвете. Всю ночь далекие звезды бомбардировали землю ледяными лучами, которые, пронизывая ее, скапливались внутри, а на поверхности оставляли лишь тонкую корку над бескрайним резервуаром ледяного холода. Когда видишь в субтропиках покрытую инеем землю и чувствуешь, как она промерзла под ногами, появляется ощущение, что ты уже за рамками повседневности, ты — в поле неизведанного, где никакие законы не работают. Я быстро позавтракал, завел мотор и помчался к горизонту, туда, где море. Дорога была хорошая, и я ехал со скоростью девяносто миль в час, пролетая по заброшенным землям мимо развалин домов и редких деревень, никого видно не было, но я все же чувствовал на себе взгляды, следящие за мной из руин. При виде армейской машины люди прятались, чтобы не выдать себя; война научила — оставаться незамеченным безопаснее.

Становилось все холоднее, небо мрачнело. Поднимаясь из-за оставшихся за моей спиной гор, к морю двигались огромные черные тучи. Наблюдая за ними, я понимал их назначение, чувствовал усиливающийся холод и надвигающийся ужас. Это могло означать только одно: приближаются ледники. Скоро вместо привычного мира будет только лед, снег, неподвижность, смерть; не будет ни насилия, ни войны, ни жертв; ничего, кроме мерзлого безмолвия, отсутствия жизни. Итоговым свершением человечества станет не просто самоуничтожение, но уничтожение всякой жизни; была живая планета, станет мертвая.

Неохватные нагромождения грозовых туч в небе, которое должно было бы быть сияюще-синим и безоблачным, выглядели зловеще, как зависшие над головой мрачные руины, готовые вот-вот обрушиться. Лобовое стекло стало зарастать ледяными цветами. Я был подавлен ощущением вселенской отчужденности, близостью надвигающейся катастрофы, а еще — чудовищностью ошибок, тяжестью общей вины. Мы совершили страшное преступление против природы, против вселенной, против жизни. Нарушив извечный порядок, человек низвергнул весь мир в руины.

Рядом с криком пролетела чайка. Показалось море. Я втянул в себя соленый воздух, взглянул на уходящие за горизонт темные волны, но ледяной стены не увидел. Воздух был полон смертоносного морозного дыхания, лед был уже близко. Я пронесся пятьдесят миль по степи к городу, над которым тучи висели еще ниже, еще более грозные, будто поджидали меня. Я дрожал от холода: может, лед уже здесь. Я снизил скорость и, проезжая по улицам, где не так давно ночи напролет танцевали люди, не мог поверить, что это тот же веселый город. На улицах ни души, ни звука; ни прохожих, ни машин, ни цветов, ни музыки, ни огней. Я увидел затопленные в гавани корабли, разрушенные здания, закрытые магазины и гостиницы; холодный серый свет, свойственный совсем другому климату, в другой части света; везде приметы приближающейся угрозы нового ледникового периода.

Я смотрел вокруг, но перед моими глазами стояла девушка. Ее образ всегда был со мной, и в бумажнике, и в голове. И теперь, куда бы я ни глядел, я видел ее. Ее белое потерянное лицо с неправдоподобно большими глазами было повсюду; ее поразительная бледность полыхала как факел под грозными тучами, притягивая мои глаза, как магнит. Она блестела меж руин, ее волосы сверкали на темном небе. Ее широко распахнутые глаза обманутого, запутанного ребенка укоризненно смотрели на меня из черных провалов разбитых окон. Словно обиженный ребенок бежала она за мной, бросая умоляющие взгляды, искушала удовольствием лицезреть ее боль, давая развитие самым гнусным желаниям и грезам. Потусторонний свет, исходивший от ее лица, манил меня, ее волосы были, как облако света; но, когда я приблизился к ней, она отвернулась и побежала, по плечам заструился серебряный водопад, сверкающий в лунном свете.

Въезд в отель, где мы жили, преграждали обломки блокпоста. Мне пришлось выйти из машины и пойти пешком. Дул сильный, перехватывающий дыхание, холодный ветер. Я поглядывал на антрацитовое море, чтобы убедиться, что ледяной стены еще не видно. Фасад первого этажа отеля почти не пострадал, но выше зияли огромные дыры, крыша провисла. Я вошел внутрь. Было холодно и темно, ни света, ни отопления, поломанные стулья и столы расставлены, как в кафе. И хотя среди разрушений кое-где уцелела позолота, холл был неузнаваем.

Я услышал неровные шаги, ко мне приближался, постукивая палочкой, мужчина, звавший меня по имени. Внешность молодого человека была смутно знакома, но в тусклом свете я не мог вспомнить, кто это. Когда мы пожали друг другу руки, меня вдруг осенило. «Ну конечно, вы же сын хозяев отеля». Только раньше он не был хромым, это и сбило меня с толку. Он кивнул. «Родители погибли во время бомбежки. Официально я тоже считаюсь погибшим». Я спросил, как все произошло. Лицо его передернуло, он дотронулся до ноги. «Шло отступление. Раненых не подбирали. Я услышал, что меня записали в мертвые, и решил, что спорить бессмысленно… — Он осекся и взволновано посмотрел на меня. — Но что, скажите на милость, привело сюда вас? Ведь оставаться здесь нельзя, мы находимся в зоне непосредственной опасности. Всем приказали убираться отсюда. Осталось всего несколько старых поселенцев».

Я смотрел на него и не понимал, почему он так нервничает, разговаривая со мной. Он сказал, что те толпы, которые я здесь наблюдал, схлынули уже давно. «Почти все убежали еще до того, как разразилась война». Я сказал, что приехал в надежде найти девушку. «Видимо, я должен был догадаться, что ее здесь уже нет». Я сделал паузу, хотел, чтобы он сказал что-нибудь о правителе. Вместо этого он смущенно взглянул на меня и, поколебавшись, произнес: «Дело в том, что она среди тех немногих, кто не уехал». Последние несколько мгновений я едва мог сдерживаться, мне надо было скрыть свое волнение, надо было удостовериться в том, что я не ослышался. Я спросил, не интересовался ли ей кто-нибудь. «Нет», — сказал он безразличным тоном и, похоже, не врал. «Она по-прежнему живет здесь?» И снова последовал отрицательный ответ. «Мы используем холл под ресторан, но в самом здании небезопасно. Ремонт делать некому. Да и какой смысл?» Я согласился, что приближение льдов делает все попытки тщетными. Однако меня интересовала исключительно девушка. «Где она сейчас живет?» На этот раз его нерешительность длилась дольше и была заметнее. Вопрос явно привел его в смущение, и, когда он наконец ответил, я сразу понял почему. «Совсем недалеко. В доме на пляже». Я уставился на него. «Понятно». Теперь все прояснилось. Я хорошо помнил этот дом — там жил он со своими родителями. Он помолчал, а потом продолжил: «Ей там удобнее. У нее здесь кое-какая работа». — «Неужели? И что за работа?» — поинтересовался я. «Так, помогает в ресторане», — уклончиво ответил он. «То есть прислуживает посетителям?» — «Ну, иногда она танцует… — процедил он и, как будто желая сменить тему, произнес: — Очень жаль, что она не уехала в безопасное место, пока это было возможно. У нее были друзья, готовые взять ее с собой». На что я ответил: «Очевидно, у нее были друзья, с которыми она предпочла остаться здесь». Я пристально взглянул на него, но лицо его оставалось в тени, он стоял спиной к уходящему солнцу, и выражения его я разглядеть не смог.